— Подонок… — прохрипел Пизон.

— Но я тебе нравлюсь, — самодовольно хмыкнул Бенит. — Не так ли, папашка?

Ты в восторге от моих талантов!

Элий ограничился купанием в прохладном бассейне — в горячей парильне его порезы невыносимо саднили. Но он позволил бальнеатору вымыть себе голову душистым галльским мылом. Прекрасное мыло делают на парфюмерной фабрике Каров в Лютеции[38]. Зато Вер попарился вволю, выбивая из своего организма остаток ядов, которые он сам добровольно ввел.

После купания молоденькая смуглая прислужница в полупрозрачной тунике принесла мужчинам серебряный кофейник с горячим черным кофе, вазочку с сухими бисквитами и фрукты.

— Все литераторы пьют кофе, — сказал Элий, пробуя черный дымящийся напиток.

— Может, мы с тобой, Юний, тоже начнем сочинять, если будем пить кофе по утрам?

— Здешняя обстановка напоминает роскошь и порочность конца первого Тысячелетия, — проговорил Вер глядя на аппетитные загорелые бедра юной красавицы. — По-моему, Макрин прислал эту красотку сюда не случайно.

— По-моему, тоже.

— Ничего не выйдет! — смуглянка окинула гостей гневным взглядом. — Я сплю с хозяином, но не собираюсь делить ложе с кем-нибудь из вас!

— Вот скупердяй! Прислал одну на двоих! И притом свою собственную девочку.

Надеюсь, за обедом он не предложит нам одно яйцо и одну грушу разделить вместе с хозяином.

Приятели рассмеялись, а служанка, изобразив на смуглом личике обиду, ушла. После нескольких глотков вина Вера нестерпимо потянуло в сон. Он видел, что и Элий постоянно клюет носом.

— Эй, Элий, не спи, мне нужен от тебя еще один ответ.

— Изволь. Я даю их по сотне в день во время приема избирателей моей трибы.

Чего стоит один-единственный ответ на один-единственный вопрос?

— Ты в самом деле считаешь, что наркотик пробудил во мне подлинные воспоминания? Элий затряс головой, прогоняя сон.

— В Александрии люди, принимавшие подобный препарат, вспоминали даже час своего рождения, — язык его пьяно заплетался, хотя Элий выпил лишь чашку кофе.

— В этом сне я видел собственную мать. Не ту, что погибла во время войны. А другую, настоящую. И я даже не знаю, кто она. Ни ее имени, ни…

Юний Вер замолчал. Ибо в ту минуту вспомнил висящий на шее медальон со странным изображением.

— Нереида… — сказал он.

— Что?

— У нее был медальон с камеей из сардоникса. И на камее — Нереида. Я видел это абсолютно отчетливо, — — сердце Вера опять отчаянно забилось.

— Насколько я помню, так называлось подразделение, в котором служила твоя мать. Приемная мать, — добавил Элий после паузы.

— И наш новый знакомый Курций… — усмехнулся Вер.

Но женщина из сна никак не походила на легионера. С каждой минутой Юний уверялся все больше, что видел во время галлюцинации свою настоящую мать. Она любила сына и отказалась от него. Она чего-то боялась… Но чего?

Дверь отворилась, и в комнату заглянул Макрин, но не вошел, остался у порога, странно улыбаясь.

— Подхалим лично пришел позвать нас на завтрак… — Вер вдруг заметил, что лицо Элия сделалось белым, как полотно, а на лбу мелким бисером выступили капли пота.

Элий замычал от боли и попытался встать с ложа, но согнулся пополам и рухнул на пол. Вер рванулся к Макрину. Комната поплыла перед глазами. Макрин неожиданно очутился сбоку и гнусно захихикал. Лицо сочинителя превратилось в подушку и, раздувшись, заслонило весь мир. А из этой подушки лезли наружу клочья голубого плотного тумана и застилали глаза. Гладиатор выхватил меч и рубанул наугад. Раздался звон разбитого стекла. Вер еще успел распороть подушку и разрубить пополам серебряную вазу вместе с фруктами и серебряный кофейник. И лишь после этого упал возле своего приятеля, обсыпанный пухом и облитый горячим кофе.

«Я умер и сейчас бреду по подземной галерее в Аид», — подумал Вер, открывая глаза.

Но к своему изумлению увидел, что никуда не идёт, а лежит на каменном полу, а над ним нависает низ: каменный потолок. Свет двух тусклых лампочек, забранных решеткой, лишь обозначал контуры предметов. Вер вскочил на ноги. Пол тут же качнулся, и гладиатора швырнуло вперед, и он едва не врезался головой в стальную решетку, что делила подвал на две равные части. Вер вновь уселся на каменные плиты. Голову его сверлила тупая боль, а все тело ломило так, будто он только что принял участие в марафонской дистанции. На второй половине, за решеткой, на полу лежал человек. Не ясно было: жив он или нет.

— Элий… — позвал Вер.

Никакого ответа. Юний Вер подполз к решетке. Элий не шевелился. Кто-то заботливо укрыл сенатора одеялом, прежде чем оставить здесь, в подвале. Вер просунул руку сквозь решетку и дотронулся до запястья Элия. Тот был жив. Сенатор либо спал, либо находился в «отключке» под действием наркотиков. Юний Вер ухватил его за руку и притянул поближе к решетке. Элий пробормотал что-то невнятное, но глаз не открыл. Вер влепил ему пощечину, потому вторую. Тогда лежащий наконец приподнял голову.

— Пить, — прошептал Элий. Вер отрицательно покачал головой: воды в подвале не было.

— Как мне плохо… — Элий вновь растянулся на полу — питье Макрина подействовало на него куда сильнее, чем на Вера.

— Интересно знать, что нужно от нас этому подонку, — спросил сам себя Вер, потому что Элий вряд ли мог ему ответить. — Может, он хочет принести нас в жертву своей музе, чтобы его книги пользовались большим успехом, чем книги ненавистной Фабии.

— Ты почти угадал, гладиатор! — раздался голос сверху.

Вер поднял голову. В маленькое окошко на потолке выглядывала физиономия Макрина. Вер невольно схватился за рукоять меча, но пальцы стиснули лишь воздух — меч исчез.

— Слушай, ты, мразь, если ты сейчас же не выпустишь нас отсюда…

— Непременно выпущу, — отозвался Макрин. — Но не сейчас. Сначала ты исполнишь одно мое желание — как раз то, о котором ты говорил, боголюбимый

гладиатор. Ах нет, я ошибся, ты уже не любим богами. Но это неважно. Ты со своим другом устроишь на этой арене маленький бой, и каждый из вас получит с десяток заявок на исполнение желаний.

Вер расхохотался.

— Как же ты глуп, сочинитель! Желания исполняются только на аренах амфитеатров, входящих в Большой круг. А здесь мы можем биться с утра до вечера, и ни одно желание не исполнится.

— Это ты глуп, гора мышц, — презрительно фыркнул Макрин. — Здесь тоже исполняются желания. Да, да, как раз в этом самом подвале. И кстати — любые желания, без ограничений и запретов напыщенных цензоров. Настоящие желания! Мне не надо просматривать справочники, чтобы узнать, можно помочь господину булочнику или надо отказать, потому что его брат приговорен к двум месяцам карцера за хулиганство. У меня не надо платить сто тысяч сестерциев «формулировщикам» за выхолощенную фразу и все время опасаться, что твое желание принесет кому-то вред. Здесь можно заказать титул сенатора, начало или прекращение войны.