Он нагнулся, взял четыре черных ящика, привязанных ремнями к сиденью, и передавая их Клептону, сказал:

— Возьмите, это электро-зеркало. Альфа объяснит вам их значение… Кроме того прочтите это письмо Коиноса, когда я уеду… Прощайте!.. Ваши руки, друзья мои!

Под личиной равнодушия Сента-Клер скрывал сильнейшую радость, счастье всемогущего человека. Ведь он направлялся к Коиносу, к Оксусу, к Ксаверии!..

— Наконец-то! — кричал он от всей души.

Оксус вернулся в свой кабинета и долго смотрел на циферблат, где стрелки по-прежнему показывали 150. Он сел за свой рабочий стол и пробормотал:

— Киппер останется здесь, чтобы принять жителей земли, если они к нам пожалуют. А я организую экспедицию против Марсиан. Через неделю XV будут на войне далеко от своих женщин…

Покинув товарищей, Коинос вернулся к себе и отправился в помещение Ксаверии. У нее он застал Ивонну. Со времени отъезда Алкеуса, сестры не расставались.

Увидев Ивонну, Коинос подумал, что эта нежная блондинка станет подругой Альфы, потому что Альфа наследовал все права и привилегии Алкеуса. Но он не остановился на этой мысли, которая не представляла для него интереса.

По приглашению Ксаверии он сел перед ней и рассказал все, что произошло в совете XV-ти.

Ксаверия слушала его с возрастающим волнением, а Ивонна смотрела большими, удивленными глазами.

Когда он кончил, Ксаверия протянула ему руки, которые он взял и поцеловал со страстью, полной затаенной печали.

— Вы благородны и добры! — сказала она. — Несмотря на все ваши ошибки и преступления…

— Прошу вас!.. — умоляюще произнес он.

— Хорошо, оставим прошлое… Коинос, вы поступите, как сказали… Так как наш отец умер, вы нас отдадите моему жениху, который будет настоящим братом моей сестре… Вы вернете нас ему?..

— Увы!..

— Я понимаю ваше страдание, друг мой! Вы любите меня, я это теперь знаю… Но сердце мое не свободно, вы это тоже знаете.

Она замолчала, покраснела, потом, освободив свои руки, прошептала:

— Коинос, если бы я не любила Лео, вы были бы достойны…

Он улыбнулся страдальческой, полной гордости улыбкой…

— Ксаверия, не пытайтесь меня утешать бесполезными словами…

— Я думаю то, что говорю…

— Благодарю вас за это… Но если бы вы не думали, вы могли бы сказать это так, что горе мое уменьшилось бы от этого… Ксаверия, перед Оксусом, столь великим, сильным, всеми любимым, я страдал за мои измены, они наполнили меня стыдом и я хотел искупить мой грех перед вами, перед самим собой, принося в жертву мои надежды… Ах! Я знаю, они были безумны… Никогда вы меня не полюбите!.. Но я, наконец, хозяин здесь! Моя страсть, я мог бы удовлетворить ее, отомстив вам же самой, обладая вами, мучая вас. Потому что это тоже счастье, ужасное, безнадежное счастье!..

— Коинос!

— Оставьте! Дайте мне сказать! — прорыдал Коинос трагическим голосом, полным страсти. — Ваша душа была бы мне недоступна, вы бы прокляли меня!.. Но я обладал бы вашим телом, которое… Ксаверия, вы были бы моею, как этот мрамор, который я разбиваю…

Он встал. Резким движением схватил белую статуэтку и бросил ее с силой об стену, так что, не смотря на обои, она разбилась вдребезги…

Но он тут же упал на колени перед Ксаверией, и, спрятав лицо в руках бесстрастной девушки, он отчаянно рыдал и умолял ее:

— Прости меня! Прости меня!

Во время этой пылкой сцены, Ивонна не тронулась с места, не произнесла ни слова. Она дрожала всем телом.

Вдруг сдавленный крик вырвался из ее уст… Она встала, нагнулась над распростертым человеком, над поверженным колоссом. Своими дрожащими ручками, горящими в лихорадке, она прикоснулась к его челу, подняла его голову…

Перед Ксаверией, улыбавшейся загадочной улыбкой, глаза Коиноса и Ивонны встретились и проникли глубоко в бездну…

И странным голосом, таким глубоким, какого у нее еще никто не слышал, Ивонна просто сказала:

— Поди ко мне, Коинос…

Он встал… Обеими руками она повисла на шее у него, вся прижалась к нему и с какой-то безумной настойчивостью сказала:

— Унеси меня!

Он схватил ее, поднял, как ребенка, прижал к своей широкой груди…

Глубоко задумавшись, не улыбаясь более, Ксаверия осталась одна…

Была глубокая ночь, когда на террасе дома Коиноса из отверстия лестницы появился человек.

Он сделал несколько шагов по гладкому цементу террасы; потом с глубоким вздохом он мягко опустился и лег на спину, положив голову на скрещенные руки… Он смотрел вверх, теряясь взором в небе, где две луны, освещающие Марс, находились в эту минуту на противоположных краях горизонта…

Часто вздыхал этот человек, часто губы его шептали что-то неясное…

Это был Коинос… Он пришел мечтать здесь, в то время как Ксаверия одна в своей комнате была погружена в думы, а Ивонна спала, истомленная, на ложе предводителя XV-ти… Этого даже Оксус, учитель, не предвидел…

Коинос, уста которого горели еще от безумных поцелуев Ивонны, отчаянно старался заглушить в себе мысль о недоступной Ксаверии… Страсть заставляет иногда человеческую судьбу описывать страшные зигзаги!

Коинос мечтал.

И вот внезапно черная точка, как птица на быстром лету, привлекла его взоры, терявшиеся в бесконечности звездной ночи.

— Альфа, — сказал он себе.

Он быстро встал.

Птица была не более как в ста метрах высоты, огромная, с повисшими крыльями.

— Что такое с ним? — подумал Коинос.

И в самом деле, механическая птица, казалось, обезумела. Она кружилась на одном месте, то удалялась, то снова приближалась. По-видимому, авиатор, введенный чем-нибудь в заблуждение, искал пункта для аттерисажа.

— Он должно быть заснул, — сказал себе Коинос, — и теперь не узнает ничего… Может быть Альфа боится, что тут кто-нибудь другой из XV-ти… На такой высоте он не может различить мое лицо…

И сдержанным, но ясным голосом Коинос закричал:

— Го-гоп!.. Альфа!.. Го-гоп!

— Го-гоп! — отвечал с высоты сдавленный голос.

Через минуту авион тихо спустился на террасу.

Человек соскочил с сиденья, шагнул вперед, остановился и тихо сказал:

— Коинос!

— Никталоп! — воскликнул предводитель.

И на минуту он остолбенел от изумления.

Но потом присутствие духа сразу вернулось к нему.