П. И. Бартенев со слов кн. В. Ф. Вяземской // Рус. арх., 1888

Идалия Григорьевна Полетика, овдовев, жила до глубокой старости в Одессе; в доме брата своего гр. А. Г. Строганова. Она не скрывала своей ненависти к памяти Пушкина… Она собиралась подъехать к памятнику Пушкина, чтобы плюнуть на него. Дантес был частым посетителем Полетики и у нее видался с Наталией Николаевной, которая однажды приехала оттуда к княгине Вяземской вся впопыхах и с негодованием рассказала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса. Кажется, дело было в том, что Пушкин не внимал сердечным излиянием невзрачной Идалии Григорьевны и однажды, едучи с нею в карете, чем-то оскорбил ее.

П. И. Бартенев со слов кн. В. Ф. Вяземской // Рус. арх., 1908, III

Идалия Григорьевна Полетика заявляет большую нежность к памяти Наталии Николаевны. Она рассказывает, что однажды они ехали в карете, и напротив сидел Пушкин. Он позволил себе схватить ее за ногу. Нат. Ник. пришла в ужас, и потом по ее настоянию Пушкин просил у нее прощения.

Есть повод думать, что Пушкин, зная свойства Идалии, оскорблял ее, и она, из мести, была сочинительницей анонимных писем, из-за которых произошел поединок.

П. И. Бартенев. Из записной книжки // Рус. арх., 1912, II

Идалия была дочь гр. Григория Строганова от модистки, французской гризетки. Эта молодая девушка была прелестна, умна, благовоспитанна, у нее были большие, голубые, ласковые и кокетливые глаза, и графиня Строганова выдала ее замуж за Полетику, человека очень хорошего происхождения и с порядочными средствами.

А. О. Смирнова. Автобиография

25 янв. 1837 г. Сегодня в нашей мастерской были Пушкин и Жуковский. Сошлись они вместе, и Карл Павлович (Брюллов) угощал их своею портфелью и альбомами. Весело было смотреть, как они любовались и восхищались его акварельными рисунками; но когда он показал им недавно оконченный рисунок: «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне», то восторг их выразился криком и смехом. Да и можно ли глядеть без смеха на этот прелестный, забавный рисунок? Смирнский полицейместер, спящий посреди улицы на ковре и подушке, такая комическая фигура, что на нее нельзя глядеть равнодушно. Позади него за подушкой, в тени, видны двое полицейских стражей: один сидит на корточках, другой лежит, упершись локтями в подбородок и болтая босыми ногами, обнаженными выше колен; эти ноги, как две кочерги, принадлежащие тощей фигуре стража, еще более выдвигают полноту и округлость форм спящего полицейместера, который, будучи изображен в ракурс, кажется от того еще толще и шире. Пушкин не мог расстаться с этим рисунком, хохотал до слез и просил Брюллова подарить ему это сокровище; но рисунок принадлежал уже княгине Салтыковой, и Карл Павлович, уверяя его, что не может отдать, обещал нарисовать ему другой; Пушкин был безутешен; он, с рисунком в руках, стал перед Брюлловым на колени и начал умолять его: «Отдай, голубчик! Ведь другого ты не нарисуешь для меня; отдай мне этот». Не отдал Брюллов рисунка, а обещал нарисовать другой.

А. И. Мокрицкий. Воспоминания о Брюллове // Отеч. запис., 1855

Я не понимаю, почему Мокрицкий передавал это обстоятельство без конца, который он сам мне рассказал и который, по-моему, очень важен. Брюллов не отдал Пушкину рисунка, сказав, что рисунок был уже продан княгине Салтыковой, но обещал Пушкину написать с него портрет и назначил время для сеанса. На беду дуэль Пушкина состоялась днем ранее назначенного сеанса. По словам Брюллова, «картишки и дуэли были слабостью Пушкина».

М. И. Железнов. Заметка о К. П. Брюллове // Живоп. обозр., 1898, № 31

Пушкин посетил И. А. Крылова за день или за два до своей дуэли с Дантесом; он был особенно весел, говорил г-же Савельевой (крестнице Крылова) любезности, играл с ее малюткой-дочерью, потом вдруг, как будто вспомнив о чем-то, торопливо простился с Крыловым.

А. П. Савельева в передаче Л. Н. Трофелева // Рус. арх., 1887, т. 55

25 января Пушкин и молодой Геккерен с женами провели у нас вечер. И Геккерен, и обе сестры были спокойны, веселы, принимали участие в общем разговоре. В этот самый день уже было отправлено Пушкиным барону Геккерену оскорбительное письмо.

Кн. Павел Вяземский. Собр. соч.

Пушкин, смотря на Жоржа Геккерена, сказал мне: «Что меня забавляет, так это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что его ожидает по возвращении домой». – «Что же именно? – сказала я. – Вы ему написали?» Он мне сделал утвердительный знак и прибавил: «Его отцу». – «Как, письмо уже отослано?» Он мне сделал еще знаки. Я сказала: «Сегодня?» Он потер себе руки, повторяя головой те же знаки. «Неужели вы думаете об этом? – сказала я. – Мы надеялись, что все уже кончено». Тогда он вскочил, говоря мне: «Разве вы принимали меня за труса? Я вам уже сказал, что с молодым человеком мое дело было окончено, но с отцом – дело другое. Я вас предупредил, что мое мщение заставит заговорить свет». Все ушли. Я удержала Вьельгорского и сказала ему об отсылке письма.

Кн. В. Ф. Вяземский – В. Н. Орловой // Новый мир, 1931, кн. 12

Князя Вяземского не было дома. Княгиня умоляла В. А. Перовского и гр. М. Ю. Вельегорского дождаться князя и вместе обсудить, какие надо принять меры. Не дождавшись почти до утра, они разошлись. Князь, вероятно, был у Карамзиных, где обыкновенно засиживался последним.

П. И. Бартенев со слов кн. В. Ф. Вяземской // Рус. арх., 1888, II и 1908, II

Наша литература обильна повествованиями о насильственной кончине родного брата матери моей, Ольги Сергеевны Павлищевой, – достославной памяти Александра Сергеевича Пушкина.

Пушкин принадлежит всей читающей России, а тем более своим ближайшим кровным родным, оплакивающим его безвременный конец.

Многочисленные рассказы о причинах его поединка с Дантесом-Геккереном основаны на данных более или менее достоверных, но так как всякая подробность, касающаяся кончины моего дяди, представляет для каждого русского несомненный интерес, то предаю гласности настоящее мое исследование, на основании имеющихся у меня бумаг, к числу которых между прочим относятся: 1. письма моей матери к ее отцу, Сергею Львовичу Пушкину; 2. письма прочих ее знакомых и родных, и, наконец, 3. мой собственный рукописный дневник, куда я заносил мои беседы как с моей матерью, так и со вдовой поэта – Натальей Николаевной – по второму браку Ланской, – и с его современниками-друзьями, покойными: князем П. А. Вяземским, П. А. Плетневым, Ф. Ф. Вигелем, С. А. Соболевским, князем В. Ф. Одоевским, Я. И. Сабуровым и другими.

Часть моих воспоминаний о моем незабвенном дяде, под заглавием «Из семейной хроники», появилась в 12-ти книжках «Исторического Вестника» за 1888 год, и вышла отдельным изданием в Москве, в 1890 году («Воспоминания об А. С. Пушкине»). Вторая часть «Хроники», в том же 1890 году появилась в «Русском Обозрении», тоже в Москве, и, наконец, третья – в «Русской Старине», в сентябрьской книжке 1896 года.