– Это что за краснорожие?.. – пренебрежительно обратился он к шеренге солдат. – Видимо, сытые совсем.

Для Скобелева так и осталась непонятной эта фраза, выражавшая то ли полное удовлетворение, то ли намекавшая на сибаритство. Уместно будет сказать, что к высокопоставленным визитерам Скобелев относился, по меньшей мере, неуважительно. Предлагая «прогулку» под огнем, он у многих отбил охоту приезжать на Зеленые горы без дела...

Весь ноябрь русские и турецкие артиллеристы соперничали в меткости и маневре огнем. Надежда вернуть первый гребень не покидала турок, и они по нескольку раз в день атаковали скобелевские траншеи. После очередного приступа, в котором турки понесли весьма чувствительные потери, безнадежность затеи стала очевидной, и на участке Скобелева установилось относительное затишье.

За этот небольшой период боев Скобелев дал возможность всем полкам проверить боеготовность и побывать в огне. Так приобреталась уверенность в собственных силах, складывалась атмосфера взаимопонимания и взаимовыручки, которой вскоре на всю Дунайскую армию прославилась 16-я дивизия, буквально на глазах превратившаяся в слаженный боевой организм.

Ни суровые климатические условия, ни трудности окопной жизни не сломили у русской армии уверенности в окончательной победе. Скобелев немало сделал для восстановления духа войск, но можно представить, что творилось у турок, когда из русского лагеря доносилась музыка, песни, ликующие возгласы, которыми солдаты сопровождали известия об успехах на других участках. Неспокойный сосед оказался у Осман-паши. И именно в этот период Скобелев, ранее без единой царапины выходивший из самых яростных сражений, был дважды контужен.

– Ай! – схватился генерал за бок.

– Что такое с вами? – спросил Куропаткин.

– Тише. Я ранен... – Скобелев прижимает ладонь к боку... Адъютант подхватил его.

– Оставьте... разве можно? Солдаты видят, – шепотом проговорил он. – Здорово, молодцы! – напрягаясь, уже громко закричал Скобелев. – Поздравляю вас, славно отбили атаку...

– ...Рады стараться, – слышалось из-за бруствера.

Второй удар был еще серьезнее, он пришелся в область сердца. Целую неделю Скобелев не вставал. Существовали предположения, что последствия этой контузии, очевидно, явились причиной скоропостижной смерти Михаила Дмитриевича. Но это были лишь предположения.

Мнительность Скобелева относительно ранений нашла выход в упреке, обращенном к отцу: «А все твой полушубок!» Дмитрий Иванович подарил ему черный овчинный полушубок, оказавшийся несчастливым.

Отец и сын встречались редко. Дмитрий Иванович явно тяготился пребыванием в свите и по-доброму завидовал Михаилу. Сын сравнялся с ним в звании, а в наградах и вовсе превзошел. Дмитрий Иванович был нечастым гостем у Скобелева-младшего еще и потому, что сын неизменно просил денег. Ясно, что шли они не на пирушки, не на карточные долги, а на закупку провианта и одежды для солдат, но скуповатый Дмитрий Иванович как мог избегал разговоров о деньгах. И все же скрепя сердце он уступал настойчивым и изобретательным просьбам любимого чада. Все разговоры о том, что в отношениях между Дмитрием Ивановичем и сыном сквозила натянутость, – пустые измышления. Любовь была взаимной, прочной и носила некоторый заговорщицкий оттенок. Ведь Ольга Николаевна так и осталась в неведении о ранениях сына. Михаил Дмитриевич необычайно любил мать и избегал доставлять ей огорчения.

Пребывание в свите позволяло Дмитрию Ивановичу смягчать тональность разговоров, которые ходили вокруг имени сына. А уж чего он только не наслушался! И не потому ли, как только представилась возможность, генерал без сожаления покинул Главную квартиру? Под свое начальство Скобелев-старший получил большой кавалерийский отряд, который действовал при блокаде Плевны за расположением войск генерала И. С. Ганецкого. Командуя им, он в январе 1878 года перешел с колонной генерала П. П. Карцева через Балканы, участвовал во взятии Филиппополя и преследовании армии Сулейман-па-ши. Георгиевский крест III степени стал наградой за его личное мужество и храбрость в русско-турецкой войне.

Вокруг Плевны трудами и настойчивостью Тотлебена, усилиями русских и румынских солдат и офицеров образовалось мощное оборонительное кольцо. Робкие попытки прощупать его на прочность снаружи, как известно, закончились провалом, а для того чтобы осуществить прорыв передовой линии, требовались большое мужество и немалые силы. Первого качества у Осман-паши было не занимать, а вот войск явно недоставало. В русско-румынской армии насчитывалось сто двадцать пять тысяч штыков и почти пятьсот орудий. Попробуй тут сунься! Однако все отчетливо сознавали, что вечно блокада продолжаться не может, и со дня на день ждали прорыва Осман-паши. Главнокомандующий через парламентеров посылал ему письма, в которых предлагал условия сдачи, дабы избежать ненужного кровопролития. На все послания Осман-паша, находившийся за высокими стенами редутов, давал ответы недвусмысленные: придите и возьмите. Он писал великому князю: «Я еще не выполнил всех условий, требуемых военной честью для возможности сдачи, и не могу покрыть позором имя оттоманского народа и в защиту правды и с величайшей радостью и счастьем готов скорее пролить кровь, чем позорно сложить оружие».

Но сведения, поступавшие из Плевненского лагеря от болгар и взятых в плен турок, говорили о том, что запасы продовольствия у армии Осман-паши на исходе и что войска готовятся к прорыву.

24 ноября у Осман-паши окончательно созрело это решение, поскольку продовольствия осталось лишь на несколько дней. Он отдал распоряжение о подготовке, приказал прекратить всякую перестрелку, но направление прорыва не сообщил даже своим ближайшим помощникам, – боялся, что каким-нибудь образом оно станет известно русскому командованию. Войска по ночам с чрезвычайной осторожностью с редута на редут небольшими отрядами сосредотачивались на направлении прорыва. 27 ноября все имевшиеся запасы продовольствия были розданы на руки солдатам.

«Завтра или никогда! Если не удастся, никто не скажет, что я не поступил как честный солдат», – вырвалось у Осман-паши, когда он объезжал войска. Итак, решение принято – пробиваться на Виддин. Осман-паша прекрасно понимал, что пойди он на Ловчу, его бы встретил Скобелев, а об этом русском генерале он был высокого мнения и поэтому решил не рисковать в столь ответственный для его армии момент, считая, что такая встреча может закончиться с результатом не в его пользу.

Тотбелен, поняв, что Осман-паша решил пробиваться по Софийскому шоссе, отдал 27 ноября следующее распоряжение: «Одной бригаде 16-й пехотной дивизии с тремя батареями и бригаде 3-й гвардейской дивизии под общим начальством генерал-лейтенанта Скобелева, перейдя 28 ноября, на рассвете, на левый берег Вида, расположиться: бригаде 16-й пехотной дивизии с тремя батареями близ Дольного Дубняка и быть готовыми поддержать отряд генерала Ганецкого, бригаде же 3-й гвардейской дивизии, впредь до разъяснения обстоятельств, быть готовой поддержать, смотря по действительной надобности, отряд генерала Ганецкого или отряд генерала Катался». То есть Скобелеву поручалось действовать в резерве на случай, если Осман-паше удастся прорвать позиции Ганецкого.