Все сорок восемь часов до Дели я в состоянии полного умиротворения просмотрел в окно или проспал – крепким сном новоиспеченного олимпийского чемпиона.

* * *

В Дели я сразу направился гостиницу миссис Коласо и даже умудрился получить ту же койку в той же общей спальне. Я устроился на жестком матрасе и некоторое время размышлял о том, какой я крутой. Я действительно победил. Я вернулся в исходную точку, и я жив. Я чувствовал себя на много лет старше и мудрее, чем был совсем недавно здесь, на этом же самом месте. Это продолжалось три месяца, и я не сдался и не сбежал домой. Экспедиция признается успешной.

Я так и не узнал, что путешественники делают целыми днями, но сейчас это было неважно. Я сам теперь путешественник. Я был там и делал то, о чем большинство людей боятся даже подумать. Я страдал и боролся с темными сторонами своей души. Я пробовал мир.

* * *

Через некоторое время в комнату вошли два нервных парня в чистеньких джинсах; они бросили рюкзаки на кровати и уселись туда же в полном молчании и с таким видом, словно у каждого в голове разорвалось по бомбе. Я заметил, что на рюкзаках у них болтаются самолетные бирки.

– Привет, – сказал один из них.

– Мир – эээ, то есть, привет, – сказал я. – Вы только что прилетели?

– Ага.

– И оно вас уже достало?

– Госссссподи, – простонал второй. – Какая жара. Это же невозможно. Как здесь вообще можно чем-то заниматься?

– Никак. Не надо. Ничем.

– Точно. – Он посмотрел на меня так, словно я спорол какую-то чушь.

– Сколько вы уже здесь? – спросил его приятель.

– Ох, долго. Через два дня улетаю.

– Универ начинается?

– Э-ээ ... ага. Кажется.

– Что вы читаете?

– Джона Гришема[38]. Не помню название.

– Нет, я имею в виду в университете. Какой предмет?

– Ах, да. Гм... Английский.

– Правда? А где?

– В Йорке. У вас свободный год? – спросил я, торопясь сменить тему. Я еще не мог думать о доме.

– Ага.

– Только начинаете?

– Мы пробудем пару месяцев здесь, потом, если получится – в Пакистан, потом Тайланд, Индонезия и Австралия.

– Здорово.

– Страшновато на самом деле.

– Все будет хорошо, – сказал я, думая о том, что они запросто могут заболеть, покалечиться, не говоря уже о депрессии, одиночестве, отчаянии, кражах, потерях, ностальгии и о том, что в один прекрасный день возненавидят друг друга до самых печенок. – Будет весело.

Глядя на этих свеженьких перепуганных зайчат, для которых Индия только начинается, я радовался, что для меня все это уже позади. Наконец-то я по-настоящему чему-то радовался. Я победил, но должен вам признаться: победить гораздо лучше, чем побеждать. Обсирать свои штаны – это ужасно и отвратительно, но из того, что штаны были когда-то обосраны, можно сделать веселый прикол и рассказывать на вечеринках. Я уехал на тысячи миль от того несчастного собачьего бургера. Лет через десять я только его и вспомню, и неважно, что скорее всего бургер был сделан вовсе не из собачатины. Можно не сомневаться: собачий бургер займет почетное место среди прочих моих индийских историй. Судя по тому, что я слышал от других путешественников, в ней в нужной пропорции совмещалось “я такой дурак, что вляпался” с “я такой крутой, что выпутался”.

Никто ведь никогда не спросит меня, на что похожи горы, или как меняется климат этой страны, если ехать с севера на юг – им будет интересно, кого я трахал и чем болел. К счастью, я поймал и то, и другое (почти), так что всегда найду, чем отчитаться. И какой бы скучной ни была потом моя жизнь, я всегда смогу сказать, что три месяца путешествовал в одиночку по Индии. То есть, я, конечно, не все время был один, но пошли вы к черту – что хочу, то и говорю.

Самолет улетал в шесть тридцать утра, зарегистрироваться нужно было минимум за три часа, так что ложиться спать не имело никакого смысла. На два часа ночи я заказал рикшу из отеля, весь вечер провел за чтением, потом спустился к стоянке, где еще днем договорился встретиться с водителем.

Тот мирно спал у себя в кабине, и я несколько раз без всякого успеха дернул его за руку. Крепкий щипок все-таки заставил его проснуться. Голова оторвалась от сложенных рук, он долго испуганно на меня смотрел, с трудом соображая, кто я такой, и что мне от него надо. Потом что-то забормотал, выскочил из рикши и стукнулся головой о ближайшую стену. Потирая лоб, он провалился обратно, завел мотор, и мы поехали.

Пока мы ползли по городу, нам то и дело попадались шоферы, спавшие в своих машинах. Я раньше не знал, что они не уходят по вечерам домой. Мне вдруг стало стыдно, я подумал, что был слишком жадным – гораздо больше, чем это требовалось, торговался из-за каждой рупии. Но это чувство тут же смыло мощной волной облегчения. Я понял, что все эти три месяца подобные маленькие вины ели меня поедом, и что через несколько часов буду от них свободен – навсегда.

Трудно было понять со спины, но судя по качанию головы и вилянию машины, водитель проспал не меньше половины всего пути. Тем не менее, когда мы приехали в аэропорт, я был все еще жив и дал ему щедрые чаевые. Циник скажет, что я избавлялся таким образом от ненужной уже валюты, но я на самом деле хотел дать ему побольше. Знать бы раньше, какую ерунду зарабатывают водители рикш, я бы и другим давал столько же.

Одного взгляда на толчею в аэропорту было достаточно, чтобы впасть в депрессняк, но, оглядевшись по сторонам, я обнаружил в дальнем углу группу европейцев. Выяснилось, что эти пятеро туристов летели тем же рейсом, что и я. Там был Брайен, инженер с БТ[39], который только что закончил “путешествие всей своей жизни”, и теперь волновался, что не сможет опять вернуться к привычной работе; его безымянная надутая подружка с носом, как у Джилли Купер[40]; Лайонел – ученик ортопеда из Ланкашира; Умпт – немецкий студент и его подружка Литти, которая сказала, что пишет диссертацию о заморозках на почве.

Некоторое время мы сидели кружком и болтали, потом Умпт сказал, что у него в рюкзаке есть фрисби[41]. Вчетвером мы принялись бросаться фрисби, заняв половину огромного зала.

Пока мы играли, я заметил, как в дверях появилась странная, похожая на альбиноску женщина, завернутая в абсолютно белое сари. Потом я увидел, что она везет на тележке рюкзак, и подумал, что это не альбиноска, а скорее западная женщина с очень странным вкусом. Затем она повернула голову в нашу сторону, и – я застыл на месте, а фрисби заехало мне в морду.