– Кто это?

– А вы кто? – как можно вежливее поинтересовалась я, поскольку голос мог принадлежать только видавшему виды человеку.

– Я здесь пленник.

– И я.

– Назови свое имя.

– Тата.

– Я Торин.

– Приятно познакомиться.

Мой невидимый собеседник неопределенно фыркнул, видимо прочувствовав иронию момента. А я наконец нашла то самое положение, из которого можно было увидеть его камеру.

– Если подойдете ближе к решетке, смогу вас разглядеть, – сообщила я.

Мой собеседник заворочался, и я увидела смутный силуэт, прижавшийся к прутьям. В тусклом свете мелькнули седые патлы. Так я и знала, старик. Я подошла поближе к своей решетке и медленно прошла вдоль нее, надеясь, что пленнику в какой-то момент будет меня видно.

– Да, – донеслось до меня, – я видел тебя.

– Ага. Давно вы тут?

– Думаю, давно. Несколько месяцев. Мне приносили еду шестьдесят три раза. Но я начал считать не с первого дня.

Довольно логично. Кормят раз в день, значит, он тут уже не меньше двух месяцев. Не самая радужная перспектива.

– А вам оттуда не видно других камер?

– Нет. Я здесь один. Был.

– Со мной были друзья, и я…

– Это очень большие подземелья.

– А вы много о них знаете?

– Когда-то мне о них рассказывали. И еще приводили сюда как гостя.

– Сомнительное удовольствие.

– О, мне как раз рассказывали о том, что отсюда невозможно сбежать. И демонстрировали.

– Так они вас провели по подземелью, показывая, как тут все устроено, а потом просто закрыли тут?

– Нет, я попал сюда значительно позже.

– Все равно жутко.

– Ты права.

– Раз вы знаете тут все, может, расскажете мне?

– Зачем? – Голос его звучал устало и совершенно безразлично.

– Рассчитываю убраться отсюда как можно скорее.

– Невозможно.

– Тогда просто расскажите, как веселую историю. Все равно сидите и скучаете.

Какое-то время старик молчал. Потом засипел снова:

– Что тебе рассказать?

– Это очень большое подземелье, да?

– Да.

– Но какая-то планировка все равно должна быть. Как располагаются камеры?

– Есть один вход. Он же и выход. Чтобы попасть в подземелья, нужно спуститься вниз по лестнице, затем пройти мимо масляных залов через металлические ворота. От ворот ведут два коридора. Левый шире, он прямой и в нем больше камер. В правом множество ответвлений. Все они заканчиваются такими отдельными камерами, как твоя.

– Значит, мы где-то в одной из ветвей этого правого коридора? – переспросила я, вспоминая путь, которым пришла сюда.

– Да. И уверяю, мы забрались в самый конец.

– Что не может не характеризовать нас как самых отъявленных злодеев, – не удержавшись от грустной иронии, подытожила я.

– Верно! – просипели из темноты.

– Значит, в подземельях нет стражи?

– Нет, здесь есть только один выход. Достаточно стеречь его.

– Ворота?

– Именно так.

– Подождите, а что там за воротами? Какие-то залы, вы сказали?

– Масляные залы.

– А подробнее?

– Вон там на стене горит светильник.

– Да и я все удивляюсь, как он не потух до сих пор.

– Именно для этого существуют масляные залы.

– Я вся внимание.

– Эта история началась много десятилетий назад. Здешнему отцу настоятелю понадобилось решить проблему с освещением монастыря. Обычай требовал, чтобы в каждой келье горел светильник со священным маслом. Масло все время выгорало, послушники забывали подлить масла или неразумно расходовали столь дорогой материал, чтобы горело ярче. А отец настоятель очень хотел, чтобы во всем был порядок. Решение он искал не один год. А найдя, долго не мог его принять. Но в конце концов ради блага монастыря ему пришлось найти в себе силы, чтобы смириться и пойти на небольшую хитрость. Когда-то меня столь благосклонно принимали в этих стенах, что открыли мне тайну. Разумеется, я дал слово никогда не разглашать ее. Однако, учитывая нашу общую участь, полагаю, что сия тайна не выйдет за пределы этих стен.

– Ладно, когда я отсюда выйду, буду держать язык за зубами.

– Очень смело.

– Так что там стало с маслом?

– Решение было весьма простое и в то же время сложное. Монастырь обратился к магии.

– В каком смысле?

– Всем известно, что религия не признает магию ни в одном ее проявлении. Всех магов, колдунов, ведьм церковь клеймит позором. И хотя формально в стране на магию запрета нет, большинство магов предпочитает держаться подальше от людей. Обычно они живут где-нибудь в уединении. Но ты это и сама знаешь.

– Ага, – поспешно подтвердила я на всякий случай.

– Так вот, монастырь обратился к магам.

– Вы меня хотите убить?

– В общем, нет. А ты что, боишься?

– Да нет, просто пытаюсь распланировать день.

Из к/ф «Изображая Бога» (Playing God)

Ну да, тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего они ждали, пока держали меня здесь. Это и заняло всего-то неделю. Всего одна неделя, скрашенная разговорами с невидимым во мраке собеседником, и я наконец имею возможность лицезреть то, что должна была неизбежно увидеть. Оно скалится в ухмылке презрения и превосходства. В свете факела это выглядит жутко, но я-то знаю, что оно так выглядит при любом освещении. Поэтому я спокойна и даже стараюсь улыбаться. Не широко, чтобы ранки на лопнувших губах не разошлись. И я дарю себе приятную возможность быть первой в этом неравном противостоянии.

– Доброго здоровьичка вам, товарищ Серпентарий. То есть Серафиний.

Он морщится, и я мысленно хвалю себя. И даже получая звонкую пощечину, не перестаю улыбаться. Губа все-таки лопается и в рту появляется привкус крови. За неделю я уже к этому привыкла. Меня хватают за руки, и я наконец узнаю амбалов, которые привели меня сюда.

– Я соскучилась, – громко шепчу я прямо в лицо святоши, когда меня тащат мимо него. И боковым зрением вижу, как он крестится. Да, надеюсь, я его любимая ведьма. Все, что со мной происходит, я вижу словно бы со стороны. Боли я почти не чувствую, даже когда мои провожатые неудачно дергают меня, ударяя о стены. Все, что меня занимает в этот момент, это ругательства. Я ищу самые едкие, самые язвительные слова, чтобы лицо монаха снова и снова озаряла гримаса отвращения и злобы. Я слышу, как он идет следом. А значит, нам предстоит разговор.