Прозрение было молниеносным. Я почувствовал, что опален и поражен. Возможно, смертельно.

Вот тогда я и решил, что все имеет свою причину. Почему, например, автомобильную страховку потребовалось возобновлять именно теперь – сегодня, сейчас, сию же минуту? И почему Диана спросила, где хранится полис в тот момент, когда я был настолько поглощен своими переживаниями, что не сообразил сказать: мол, погоди, найду сам?

– Где деньги Анны, Чарлз? – задала вопрос жена. – Что ты с ними сделал?

* * *

Наверное, я всегда знал, что этот миг наступит. И втайне хотел, чтобы меня вывели на чистую воду. Проконсультируйтесь у любого психиатра. Он объяснит вам, что я чистил задний двор, а подсознательно желал очистить собственную жизнь.

«Неужели я столько вытерпел лишь для того, чтобы со всем распрощаться?» – подумал я.

– Что ты с ними сделал?

Я онемел. Диана стояла на заднем крыльце, а я перед ней – с вонючим мусорным ведром.

– Я отнес акции в банковский сейф, – наконец с трудом выдавил я. И подумал: надо одним махом избавить себя от этого. Раз и навсегда.

– Чарлз…

Диана упрекнула меня моим собственным именем. Словно вопиющая ложь была недостойна меня.

«Да, Диана, ты права».

Но я не был готов признаться – пока не готов.

– Чарлз, почему ты мне врешь? Что происходит?

Наверное, я мог бы возразить. Развить нелепую версию о банковском сейфе. Но я слишком уважал Диану. Слишком ее любил.

И хотя понимал, что меня ждет, понимал, что, сказав ей правду, просто ее убью, я решил не отступать.

Я начал с поезда, с того суетного утра. Как забыл купить билет и меня выручила женщина в вагоне.

Услышав имя Лусинды, жена насторожилась – словно животное, почуявшее опасность.

– Потом у меня выдался тяжелый день. Меня отстранили от интересного проекта.

Диана мимикой выразила недоумение, каким образом мои служебные неприятности связаны с фондом Анны. И с женщиной из поезда.

Я помнил, что существовала определенная связь. Но какая точно – не мог сказать. Потому что хотел тогда поплакаться в жилетку. Не жены. Вот и получилось: оступился одной ногой, подвернулась и другая.

– Я столкнулся с этой женщиной еще раз. – Я умолчал, что методично выискивал ее по всему поезду. Но разве не позволительно убрать подробности, смягчить удар?

– О чем ты, Чарлз? – Диана требовала деталей, чувствуя: наше будущее висит на волоске.

– Я говорю о своей ошибке, Диана. Извини, – ответил я.

Ошибке? И только-то? Люди постоянно совершают ошибки и потом на них учатся. Я рассчитывал, что она посмотрит на мой проступок именно под таким углом, хотя наш восемнадцатилетний опыт брака не давал никаких оснований. И тем не менее…

Диана села на крыльцо, откинула назад волосы и расправила плечи, как человек, которого собираются расстрелять, но который намерен до конца сохранять достоинство.

Я поднял оружие и нажал на спусковой крючок:

– Диана, у меня была с ней связь.

Из окна Анны по-прежнему вопила П. Дидди. Соседская собака лаяла на проезжающие машины. Но мир погрузился в тишину. Несравнимую даже с той, что окутала дом, когда заболела Анна. Я готов был расплакаться. Но заплакал не я, а Диана. Тихо. Безнадежно. Будто я ударил ее по лицу.

– Почему? – спросила она.

Я предполагал, что Диана будет выпытывать: «Любил ли ты эту женщину? Как давно у вас началось?» Или: «Как давно кончилось?» Она захотела знать – почему? Закономерный вопрос. Однако я не был в состоянии на него ответить.

– Трудно сказать. Не знаю.

Она кивнула. И устремила взгляд на босые ноги, отчего на нашем зеленом заднем крыльце показалась мне совершенно беззащитной, словно новорожденный детеныш. Затем снова подняла голову и щурилась, будто мой вид резал ей глаза.

– Я чуть не спросила: «Как ты мог, Чарлз?» Представляешь? Уже собиралась спросить. Но я знаю, как ты мог. Возможно, даже знаю почему.

«Почему? – подумал я. – Ну-ка расскажи».

– Все из-за того, что с нами недавно случилось. Думаю, я могу это понять, но простить вряд ли. Извини.

– Диана…

Она махнула рукой, словно заткнула мне рот.

– Она кончена? Эта связь?

Первый вопрос, на который я мог ответить, не покривив душой:

– Да. Абсолютно. У нас было всего одно свидание. Честное слово.

Диана вздохнула:

– А куда исчезли деньги Анны?

Ну вот, поведал первую половину своих приключений. Теперь очередь второй.

– Только не говори мне больше об этой интрижке, – заявила Диана. – Я не желаю ничего о ней знать. Расскажи про деньги.

И я рассказал.

Сдержанно, логично, насколько сумел: переходя от причины к следствию. И заметил, что жена меня не понимает. Хотя у нее в глазах мелькало сочувствие, когда я описывал нападение и избиение. Однако известие, что именно Васкес заявился к нам домой и положил руку на голову Анны, ее не слишком взволновало. Может быть, она уловила в моем мучительном повествовании нечто такое, что прозевал я. Обнаружила моменты, в которые я должен был действовать иначе. Или я, стремясь к краткости, упустил детали, важные для понимания логики событий.

– И я ему заплатил, – закончил я рассказ. – Чтобы ее спасти.

– А тебе не приходило в голову обратиться в полицию? Или ко мне?

«Да», – хотел я ответить и промолчал. Я опасался, что полиция сама уже охотится за мной.

– Эти деньги, – прошептала Диана. – Фонд Анны…

Вид у нее был, как у моих попутчиков в электричке, обсуждавших деловые известия в газетах. «Фонд Дрейфуса, Фонд Моргана, Объединенный фонд», – бормотали они, словно перечисляли имена усопших близких.

– Ты должен заявить в полицию, Чарлз. Объяснить им, что случилось, и вернуть деньги. Они принадлежат Анне.

Она не знала, что теперь я вынужден защищать себя.

– Я тебе не все рассказал.

Ее глаза потухли: неужели ты недостаточно мне наговорил? Неужели есть что-нибудь еще?

– Я попросил одного человека мне помочь.

Снова ложь: это была не просьба, а ультиматум. Хотя, с другой стороны, Уинстон не очень-то мне помог – он меня сдал.

– Я попросил одного человека попугать Васкеса.

– Попугать?

Даже в полуобморочном состоянии Диана усмотрела изъяны в моем плане и не преминула мне на них указать: когда просишь человека кого-то попугать, всегда существует опасность в десять раз усугубить проблему. То, что начинается с удара кулаком по лицу, может закончиться ударом ножом в сердце. Или пулей – в голову.