Риккардо выждал пока Джоконда и Джованни вернулись в отель, а потом быстро направился в туземный город. В воротах Баб Джеллэдин он остановился. Позади, в тумане, светились огоньки французского квартала. Перед ним, в подковообразной рамке ворот, змеилась извилистая, неровно освещенная арабская улица, по которой медленно, бесшумным кошачьим шагом двигались белые фигуры. Как только он остановился, его окружила толпа оборванных мальчишек, которые, смеясь и толкая друг друга, громко клянчили: «Подайте! Подайте!»

– Не давайте им ничего, месье, – зашептал ему в ухо жирный голос. – Если, по великодушию своему, месье откроет кошелек, ему проходу не будет.

Быстро обернувшись, Риккардо увидел вездесущего армянина, который приставал к нему накануне вечером. Он воспользовался случаем.

– Сколько вы хотите за вечер? – прямо спросил он армянина.

– Десять франков, месье!

– Вдвое больше, чем за весь день?

– Совершенно верно, месье. Сейчас время отдыха, и в городе небезопасно эти дни.

– Я дам вам пять франков.

Армянин запротестовал было, но, в конце концов, согласился.

– Куда мы пойдем, месье?

Риккардо колебался. Спросить его сразу о Якорях Ноя значило возбудить в нем подозрение.

– А который час?

– Четверть десятого.

– Я скоро поверну обратно. Пройдемся.

Они переходили из улицы в улицу; все улицы были безлюдны, плохо освещены, часто зловонны. Армянин был разочарован; вот так времяпрепрождение – колесить по боковым уличкам Керуана!

– Скажите, – спросил, наконец, Риккардо, здесь, говорят, есть какие-то древние якоря?

– Якоря Ноя? Да, месье. Арабы утверждают будто их за одну ночь перетаскал из порта Фари некий марабу. Да! Доверчивый народ арабы!

– Я хотел бы посмотреть Якоря Ноя.

– Это надо днем. Они очень велики. Но ведь и ковчег Ноя был велик. Они лежат в одном дворе. Хорошую картинку можно сделать с них машинкой, месье.

– Где же они?

– О! Очень далеко отсюда! – Он неопределенно помахал рукой.

– Но где же? – нетерпеливо спросил Риккардо.

– Подле мечети Мечей, месье.

– Значит, вовсе не так далеко.

– Там заперто, месье.

– Все равно. Мы дойдем туда и повернем обратно. Я хочу узнать дорогу, чтобы как-нибудь прийти туда с аппаратом.

Армянин решил, очевидно, что мсье сумасшедший, и, не возражая больше, повел его к мечети, как бледный призрак выступавшей на густо усеянном звездами небе.

– Где же якоря?

– Погодите, месье. – Он с таинственным видом обошел мечеть и остановился у деревянных дверей.

– Загляните в замочную скважину, месье.

Риккардо так и сделал. Среди пустого двора, на высохшей траве лежало несколько огромных, старинного образца якорей. Они отбрасывали причудливые тени; само присутствие их здесь, в этой безводной стране, казалось чем-то мифическим.

– Фотографию можно снять прекрасно. Я непременно приду сюда днем, как только будет время.

– Месье хочет вернуться обратно?

– Да, самым коротким путем.

Риккардо внимательно запоминал дорогу. Когда они подошли к воротам Баб Джеллэдин, он достал пятифранковик и франк и вложил обе монеты в протянутую руку армянина.

– Я пойду дальше один.

Армянин думал было запротестовать, но потом, сообразив, очевидно, что не в его интересах идти дальше, пожелал спокойной ночи и свернул на главную улицу.

Риккардо быстро дошел до отеля и вызвал одного из привратников, с которым был в сравнительно дружеских отношениях.

– Меня знобит немного, а хочется еще погулять, – не дадите ли вы мне свой бурнус?

Тот поспешил принести бурнус. Риккардо закутался в него, а отойдя подальше от отеля, подкачал брюки, спрятал в карман панаму и натянул капюшон на лицо. В таком виде он мог сойти за араба.

Он шаг за шагом проделал весь только что пройденный путь и вторично подошел к мечети Мечей.

Кругом было тихо, но вот запел петух, ему ответил другой, третий, все городские петухи. Арабские петухи кричат только в полночь и проделывают это не за страх, а за совесть. Салют длился минут пять, а тем временем Риккардо рассматривал глинобитную стену против мечети. Наконец он обнаружил деревянную калитку, выбеленную, как вся стена, и потому едва заметную. Он решил постучать в нее. Молчание. Снова стук. По-прежнему молчание, ни признака жизни. На третий раз он как будто услыхал шарканье ног. Он нагнулся, прислушиваясь, и вдруг отскочил – чья-то рука легла ему на плечо. Кто-то бесшумно подкрался к нему сзади.

Это был негр, сгорбленный старик. Он смотрел на Риккардо с любопытством и вместе с тем дерзко. Риккардо не знал – говорить ли пароль. Пока он соображал, как быть, старик оттолкнул его, вынул из кармана заржавленный ключ, открыл дверь и, войдя, захлопнул ее перед самым носом Риккардо. При этом он издал какой-то хрип, и Риккардо с ужасом заметил, что язык у него отрезан.

Риккардо услышал звук задвигаемого засова и принялся снова колотить в дверь, на этот раз не щадя своих сил.

Прошло довольно много времени; дверь снова открылась, и на пороге показалась укутанная по самые глаза в потертый черный хаик женщина. Судя по сгорбленной фигуре, она тоже была стара, что и подтвердил надтреснутый голос, когда она заговорила. Из-за ее спины выглядывал давешний старик. Риккардо не слишком силен был в арабском языке, чтобы ответить на их вопросы, и удовлетворился лишь тем, что произнес: «Сиди Бель-Гассан!» А видя, что сомнения их все-таки не рассеиваются окончательно, нагнулся и начертал на полу пятиконечную звезду. Этого, очевидно, оказалось достаточно. Женщина схватила Риккардо за руку и потащила его за собой, а старик зажег фонарь, осветивший маленькую, сводчатую, совсем пустую, если не считать циновок на полу, комнату. За ней была другая – убогая жилая комната, в которой стояли огромная двуспальная кровать, со звездой и полумесяцем наверху, ткацкий станок и несколько мешков, должно быть, с сушеными финиками. От всего этого шел прогорклый запах верблюжьей шерсти. Старик тотчас вышел, оставив Риккардо наедине со старухой; скрипучая дверь захлопнулась за ним. Старая особа сбросила свой хаик, открыв отталкивающе безобразное, но доброе лицо. Она была мулатка, по-видимому, очень старая, но еще деятельная и болтливая; она говорила не переставая, но Риккардо не понимал ни слова из этого потока речей. Попутно она раздувала огонь в глиняной жаровне. Риккардо видел, что она готовила ему кофе. Пока он пил его, сидя на красной подушке, которую она стянула с кровати, она уселась против него на корточки и с веселым любопытством разглядывала его. Потом понемногу стала замолкать; наконец, уронила голову на грудь и захрапела. Риккардо начинало разбирать нетерпение. Прошло уже минут двадцать. Глядя на спящую красавицу, он чувствовал, что его самого одолевает сон, – ведь он не знал отдыха последние дни, – и напряженно прислушивался, не раздадутся ли шаги. Наконец, снаружи послышалось шарканье, дверь раскрылась, и Риккардо увидел старика, который знаками приглашал его следовать за ним.