Крони. — Раз мне все равно погибать, покажи мне, как выйти наверх.

— Нет, — возразил Спел. — Лемень не смог. Ты тоже не сможешь. Ты же глупее.

— Может, я глупее, — сказал Крони. — Но я трубарь. Я могу пройти там, где не пройдет никто из вас. Я всю жизнь провел в туннелях. Я за один день нашел и библиотеку, и оружие, и видел Огненную Бездну. И вернулся. Если я уйду наверх, то обещаю не возвращаться назад. Мне и не нужно. Я лучше умру там. Я думаю, что вы знаете путь наверх, где хотел пройти Лемень.

— Мы знаем, — сказала Гера. — Мы показали Леменю. Но этого пути нет.

— Вы мне дадите нож, — сказал Крони. — И если меня поймают, я себя убью.

Спел посмотрел на Геру.

— Пускай идет, — сказала она. — Лемень тоже хотел пройти. Отпусти трубаря ради твоей сестры.

— Мы рискуем, — сказал Спел.

— Не больше, чем убивая его.

Глава 3

Палатки на холме

— Ты слышал, — спросила Наташа, — как ночью кто-то скребся?

В палатке было тепло, сухо и пахло озоном. Стенд с прикрепленной к нему бронзовой фигуркой медленно поворачивался, и фигурка будто шевелилась под меняющимся светом ламп.

— Вот, — сказал Такаси, нажал кнопку и остановил медленное и сложное движение стенда. Защелкала камера, снимки с прерывистым шорохом выползали из автомата и со звуком, почти неразличимым, подобно тому, что издает, лопаясь, мыльный пузырь, падали в стопку уже готовых отпечатков.

— Вот и хорошо, — сказал Такаси, поднимая верхний отпечаток и протягивая Наташе. — Правда, даже лучше, чем в натуре?

Наташа рассеянно сравнила снимок и оригинал, но разницы не увидела.

— Это был не кто-то, — сказали Такаси, начиная новую серию сложных манипуляций с подсветкой. — Это был тигр, но не знаю, как он прорвался через загородку.

— Ты с ума сошел, — сказала Наташа. — Опять розыгрыш?

— Я видел следы, — сказал Такаси. — И Круминьш их видел.

— Я не пойду на раскоп, — сказала Наташа. — Ничего себе мужчины, которые не могут одолеть паршивого тигра.

— Если он паршивый, тебе нечего бояться, — сказал Такаси.

Наташа любовалась точностью, быстротой и кажущейся неторопливостью движений Такаси.

— Когда он меня съест, — сказала она, — мне будет все равно. А Кирочка Ткаченко видела привидение.

— А почему здесь не быть привидениям? — сказал Такаси. — Здесь обязательно должны быть привидения. Очень подходящая для них обстановка.

— Привидение голубое, — сказала Наташа, — и довольно быстро ходит.

— Я думаю, — сказал Такаси, снимая со стенда фигурку и укрепляя на ее место стеклянный сосудик на пяти коротких ножках, — что ночью духи этого города наглеют. Здесь когда-то скопилось столько боли и смерти, что всякая нечисть купается в поле страдания, как в теплом бассейне.

— Не пойму, — сказала Наташа, — когда ты говоришь серьезно?

— Я всегда говорю серьезно с глубокоуважаемой аспиранткой.

— Я в тебе разочаруюсь, Така, — сказала Наташа.

— Лучше сейчас, чем потом, когда мы проживем вместе десять лет и у нас будет десяток детишек.

— Для тебя нет ничего святого, — возмутилась Наташа. — Я пошла на раскоп. Я бы тебя возненавидела, но ты недостоин моей ненависти.

— Жаль, — сказал Такаси, и стенд вновь пришел в движение.

Кончив работу, Такаси взглянул на пленку, которой была затянута дверь. Пленка была матовой, но цвет ее говорил о том, что с гор опять налетел осенний ветер, принес сизые грозовые тучи, которые проплывают над городом, пугая ливнем. Такаси накинул куртку, прорвал пленку и вышел наружу. Пленка затянулась снова, защищая от пыли палатку и лабораторное оборудование. Остальные палатки стояли в ряд на жухлой траве и казались яблоками, выступающими над водой оранжевыми боками.

Ветер с гор дул порывами. Такаси опустил очки и подумал, что все на свете несет в себе одновременно добро и зло. Археологи мечтали о дожде все лето, а теперь, когда дожди должны были вот-вот начаться, хотелось, чтобы осень еще задержалась. Раскоп превратится в рыжее болото, и сезон окончится. Следопыты уйдут на Южные острова, остальным предстоит укладка, упаковка, перевозка трофеев на корабль — дела обычные и скучные.

От палаток тянулась разбитая вездеходами дорога, исчезала в кустарнике, снова появлялась узкой светлой полосой на пустыре и окончательно пропадала среди ржавых холмов, из которых, как иглы морского ежа, высовывались проржавевшие фермы и балки — остатки домов.

— Ты на раскоп, Така? — спросил Станчо Киров, который сидел на песке перед вездеходом, обложившись запасными частями, инструментами и опутавшись проводами, будто попал в паутину. Киров привез сюда новые модели вездеходов и испытывал их. Машины были очень прогрессивными и остроумными, но часто ломались, за что Станчо ругал их, как непослушных детей, и, разбирая, поражался их зловредности.

— На раскоп, — сказал Такаси.

— Подожди полчаса. Я тебя подброшу.

— Спасибо. Я хочу пройтись пешком.

Киров удивился, он был уверен в том, что машины создаются специально для того, чтобы никто не ходил пешком. Хождение, говорил он, возвращает человека к первобытным временам. Не для того человек стал царем природы, чтобы утруждать свои ноги.

С холма Такаси сбежал, высоко поднимая колени. Он взглянул на цепочку генераторов защиты, которые пирамидками высовывались из-под земли. Генератор в том секторе, сквозь который пробрался ночью тигр, ничем не отличался от остальных. Следы тигра уже засыпало песком. Когда Такаси пересекал линию защиты, он почувствовал, как по лицу и рукам скользнуло что-то легкое, словно прикосновение шелка. Где-то на пульте защиты мигнул зеленый огонек, регистрируя выход человека из зоны.

Кустарник, начавшийся в ста метрах от холма, был колючим, в нем гнездились злые осы, и он скрывал под собой жилые кварталы, до которых очередь дойдет не скоро. Иногда из кустарника выдувало ветром мелкие предметы: монеты, пули, осколки посуды — подъемный материал, и кто-нибудь из аспирантов обязан был проходить с коробкой вдоль дороги и по пустырю и собирать эту мелочь.

Посреди пустыря была громадная воронка. В дожди ее заливало водой, и она превращалась в круглое озерцо. К концу сухого сезона вода испарялась, но воронку не засыпало пылью, потому что она была ограждена валом земли, на котором росли густые прямые копья тростника. На дне воронки даже к осени сохранялся слой грязи, в которую зарывались рыбы и моллюски. Такаси пробился сквозь тростник, чтобы посмотреть, достаточно ли подсохла корка грязи, потому что собирался завтра с Наташей отправиться на охоту.

Охотиться на рыб они намеревались с лопатами, и это было местью рыбам за то, что они не хотели брать наживку летом, когда воды в озере — воронке было достаточно. Но если корка еще непрочная, то от охоты придется отказаться — грязь была глубокая, метра