Все живые существа на планете Земля вначале были грибами, произошли от космической плесени. Экология — это единая грибница, разветвленный на разные уровни бытия бессмертный мицелий. Этот мицелий был мыслящим существом и обладал космическим сверхразумом. А наш, человеческий, куцый разум прошел совсем небольшой путь, ибо мы получили его не от бесконечных грибов, а непосредственно от Того, Кто зажигает звезды и заселяет их огнестойкими грибами, огнеупорной плесенью.

Из своего микроскопического убежища я пронаблюдал за тем, как плохо распорядились люди даром разума от Вершителя Мира, имя Которого неизвестно, и Он наслал плесень на неразумное человечество, чтобы она вразумила его. И ОКБ — отдел космической безопасности — волею карательного органа от Интеркосмоса наслал водную плесень всемирного потопа и погрузил в пучину морскую Атлантиду, а ее всемогущественных жителей, вместе с их Пятой Энергией, превратил в антарктических пингвинов.

Атланты сами захотели такой доли и дружно выпросили ее у Вершителя Мира, ибо им захотелось мирного существования, покоя. Первый всемирный потоп был не наказанием, а результатом их беспокойного поведения на земле, вызванного дарованным им всемогуществом — то бишь Пятой Энергией. Соорудив с ее помощью суперметамегаполис на всем Континенте, атланты нарушили гравитационное равновесие Земли, сдвинули с мест полюса и потопили в Мировом океане половину суши, в том числе и свой континент, который всплыл уже на Южном полюсе планеты и мгновенно был покрыт многометровой толщею льда.

Итак, беспредел и вседозволенность могущественных атлантов привели их к добровольному смиренному существованию императорских и королевских пингвинов Антарктиды, которым полгода надо было неукоснительно просидеть толстым пуховым задом на холодной льдине, лелея единственное яйцо, лежащее на сближенных лапах под брюшной складкою, — а другую половину года носиться в глубине холодных вод между величественными айсбергами и, словно сумасшедшим, безостановочно глотать рыбешек, крилей и мелких кальмарчиков и каракатиц, набирая живой вес и жировую подушку безопасности от столкновения с лютым антарктическим холодом.

И вот я, пролетев по коридору Хлиппер через пингвинью жизнь, попал в сиренево-голубой туман плесени, которая окутала надкусанное Александром Македонским и выброшенное в траву яблоко по имени Плискериал. Как было уже сказано, я не видел себя, не представлял своего образа и не знал своей величины относительно той ямки в боку заплесневелого яблока, что получилась в результате единственной жамки, откушенной Александром Великим.

Отсюда, обвитый со всех сторон туманными волоконцами, что являлись нитями Мировой Паутины Плесени — МПП, находясь в туманной долине сопревшего яблока Плискериала, я мог каким-то образом увидеть все белые грибы, которые собирал еще до появления самого Плискериала и других яблок «белого налива», висевших на соседних ветках: Туксидоро, Стронгунира, Ламприсериа…

Я был заражен невидимыми спорами самых благородных грибов, которых называли «белыми», «боровиками», «бугровыми» (на Мещере), и грибы этой высшей категории проросли в моем фантазийном сознании в неимоверном количестве и небывалых нигде на белом свете размерах.

На том пространстве Хлиппера, на том самом пути жизненной системы Мара Земная, по которому я прошагал писателем Акимом, эти проросшие в моем мозгу и затем, перевалив через его край, выплеснувшиеся на лесные просторы Подмосковья (Жилевские леса возле деревни Верзилово), в березовые леса вблизи города Боровска, Калужской губернии, — упавшие на серебристые мхи Мещерских сосновых лесов, — белые грибы, которые посылала мне в награду местная популяция МПП, составила скромные райские радости для моей смиренной персоны на том отрезке моего бесконечного пути Мары, на котором я прожил корейцем на Руси, собирал грибы в русских лесах и стал русским писателем.

Да, МПП, всезнающая и вездесущая, глубоко проникла в мои мозги, сердце и печень, тем и обнаружила мою самую искреннюю, бескорыстную любовь и страсть к белым грибам, невыносимую тягу и охоту к свиданиям с ними на лесных полянах и дорожках — и наградила меня неплохим чутьем в грибной охоте. Многие русские грибники, встречая меня в лесу или по дороге из леса в деревню, увидев мои корзины, с верхом переполненные самыми благородными, красивыми, могучими грибами, среди которых белые были в убедительном большинстве и на самом почетном месте, — русские грибники посматривали и на корзину, и на меня недоуменными взглядами. И я понимал, что со своим азиатским обличьем, в котором пребывал в том существовании Мары, я с корзиною белых грибов выглядел как-то виновато и чужеродно — среди березовых лесов Подмосковья, в красных борах Мещеры…

Виновато и чужеродно выглядел я и как русский писатель в русской литературе — на том же отрезке бесконечного пути, на котором я собрал немало белых грибов. Я бы с удовольствием не собирал их и книг бы не писал в русской литературе, — но ничего не мог сделать с тем, что мой дед Александр однажды пересек корейско-русскую границу, стал жить в России и принял православие — все это для того, чтобы ему русские власти дали землю для крестьянствования. Но землю ему не дали, а у него народились дети — сыновья Михаил, Андрей и Владимир, и все они стали Александровичи, ибо при крещении деда нарекли Александром. Между мною же, сыном Андрея, и Александром ничего не предстояло, не зиждилось, не кувыркалось, не брыкалось и не фыркало, поэтому я не мог не принять и своей русской доли — собирать грибы в русских лесах, становиться русским писателем. Однако я всегда чувствовал, пока жил этой жизнью, что была какая-то натяжка и неловкость в том, что я собирал в березовых и сосновых лесах срединной России замечательные, дивные белые грибы и писал на русском языке не менее замечательные и дивные русские книги. Дело в том, что многие русские выдающиеся деревенские грибники, встречавшие меня на лесных дорожках, и многие выдающиеся и отнюдь не выдающиеся деревенские писатели России простить не могли мне, если я собирал больше грибов и писал книги не хуже, чем они. И я понимал их обиду: ведь на лесной земле, где родились и жили все их предки, я находил лучшие грибы, и на том языке, который был их родным и любимым, я писал лучшие книги. Однако только не знали и не понимали они, бедняги, что я был потомком могущественных атлантов, прилежал бессмертной Мировой Паутине Плесени и прилетел на Землю в одном из метеоритных камней от одной галактической системы, коей все звезды и планеты — все до одной — были самостоятельными мыслящими существами, гениальными в своей изначальности.

Итак, атланты, пингвины, белые грибы и я, писатель Аким, принадлежали к одному и тому же роду плесени, прилетевшему на Землю от галактической системы Оаэюрлы. Серафима же Михайловна, медицинская сестра из сумасшедшего дома, происходила из Юиэроя, другой звездной системы, о чем рассказала сама:

— Ну, Анатолий Андреевич, вы настоящий колдун или же инопланетянин, скажу я вам. Никогда в жизни не было такого, чтобы я в нашем лесу нашла бы хоть пару приличных грибов. Не видела их, лошадь сляпая, не чуяла, не слышала. А вы привели меня сюда — ну посмотрите, сколько их тут? Сотня? Тыща? Не сосчитать! Вы знаете, наверное, такое словечко, что они все прибежали сюда. Инопланетянское слово. Я такого слова не знаю, потому что я с другой планеты. Там грибы не растут, там один пепел летает.