— Нет, — взволнованно-обнадеженно воскликнул он, — не видели… Точно не видели! Я после расселения хаты у друга на даче завис, с девчонками. Два дня не вылезал!

— Видишь, как все хорошо складывается для тебя, — я с трудом сдерживал улыбку.

— Я не знаю… Решиться на такое? Такие решения сразу не принимаются… Я даже никогда не думал об этом. Аза что я сяду?

— Это уж ты сам вспоминай. Думаю, тебе есть что вспомнить. У тебя есть даже выбор. Наверняка на тебе дюжина другая делишек висит, вот и выбирай те, которые попристойней. Только так, чтобы суд ненароком «условно» не дал. С доказательствами, со свидетелями, чистосердечно… Рассчитай так, чтоб годика на два потянуло.

— А нельзя годиком ограничиться? Или полугодиком?

— Как говорил Киса Воробьянинов: «торг здесь неуместен». Два года. Можешь тянуть на «химию».

— И все же я должен подумать…

— Думай, — кивнул я и сделал вид, что собираюсь вылезать из машины.

Сухорощенко испуганно вцепился в рукав моего пиджака:

— Вы куда? — Нет у меня времени ждать, пока ты думаешь. Как надумаешь, найдешь меня сам. Адрес отдела оставить?

— Нет, не надо. Не оставляйте меня, он будет искать своих людей… и меня… Я… я согласен.

— На что? — жестко переспросил я.

— Это… в тюрьму… в смысле — под суд.

— За что? — продолжал настаивать я.

— Ну… Придумайте что-нибудь сами, я все подпишу…

— Нет, приятель, так дело не пойдет. Мое дело предложить тебе возможность явки с повинной. Объяснить, что это такое, короче, исполнить свои обязанности. А все остальное зависит только от тебя.

— Значит, «умываете руки»? — с горечью укорил он. Что именно я должен вспоминать?

— Что и где совершил, когда и с кем. Выдать украденное, если такое осталось. Подробно описать преступление, склонить сообщников к признанию. Я же, в свою очередь, официально оформлю все сказанное и выданное тобой.

— И все же… Может, найдете другой выход?

— Пока, — кивнул я и вновь попытался вылезти из машины.

— Вспомнил! — истерично заорал взведенный Сухорощенко. — Год назад мы со Стасом… Со Станиславом Катышевым мужика у ларьков «опустили». У него в дипломате документы банковские были, он наверняка заявление подавал.

ему голову дубинкой проломил… Это здесь, неподалеку было…

— К-хм… Ну, предположим. Еще?

— Сейчас, сейчас, — он судорожно вспоминал, — На Московском вокзале «челноков» опустили. Я, Серега и Корочкин. Телефоны импортные, часы и все такое… Много товару было, должны они «заяву кинуть».

— Дальше, торопил я.

— Ага… Так… Сейчас, — он немного успокоился и даже облегченно закурил, откинувшись на сиденье. — Значит, так дипломат и часы того мужика до сих пор у Стаса. Товар, что у — «челноков» отобрали, мы по ларькам раскидали. Они наши знакомые, должны помнить. Еще… Два месяца назад машину частника тормознули. Его самого из тачки выкинули и полночи по городу катались, телок снимали… Мы поддавшие были, на своих машинах не поехали. Машину потом у метро «Ветеранов» бросили. Что еще?.. Долгу мужика вышибали за проценты. Поначалу все хорошо шло, а потом он заартачился, ну, мы его с женой у подъезда подловили и избили… Малость перестарались: жене его руку сломали, а ему пару зубов выбили, тоже заявка была. Это те дела, на которые должны быть заявления… Кое-что еще есть, но там насчет заявления я не знаю…

— Проверим. Вот слушаю я тебя, парень, и поражаюсь… Взрослый мужик, с крупной группировкой работаешь, а ведешь себя, как мелкий гопник — «гоп-стоп», мордобитие, — «хулиганка»…

— Так почти все этим живут… Я имею в виду, все из наших. Кушать-то надо. Группировки группировками, так денег там за то, что состоишь, не платят. Редко когда тему хорошую подкинут, чаще, что сам найдешь, тем и живешь… Так что, договорились?

— Постараюсь для тебя что-нибудь сделать. Сесть сейчас сложно. Следователи и суды предпочитают отпускать под подписку при малейшей возможности. Чтоб в Кресты попасть, большой блат нужен…

— Но вы мне обещали!

— Нет, я не отказываюсь. Я, конечно, сделаю все, что в моих силах… Но сейчас это так сложно, набивал я цену. Мне придется поднимать все свои связи, проявить недюжинный талант и очень постараться для того, чтобы ты попал куда нужно…

— Что я должен сделать?

— Меня по-прежнему интересует Копылов.

— Нет! — он даже отшатнулся. Про него я ничего не подпишу. Я еще жить хочу! Я и без того на ниточке вишу, а это для меня точно концом будет.

— Зачем что-то подписывать? — удивился я. — Фиксировать мы это не будем. Меня удовлетворит даже направление поиска. Но подтвержденное доказательствами.

— Попросту говоря, наводка… Но такие люди, как он, «хвостов» не оставляют. Он только отдает распоряжения, планирует, договаривается. Я всего лишь мелкая сошка, откуда мне про него знать? На него компромат ни милиция, ни Комитет «накопать» не могут, куда мне-то соваться? Если он что-то и делает лично, то с людьми совсем другого уровня, нежели я. С квартирой я пытался всего лишь подсуетиться. Досуетился…

— Как сложно попасть на зону, напомнил я. Следователи, прокуратура, суды, адвокаты все вытаскивают подозреваемых оттуда. И захочешь не попадешь. Опера, участковые да спецслужбы вот и все способные помочь желающим отдохнуть от мирской суеты. Ито только те, у кого есть опыт, связи и желание. А у меня пока не возникло желания помогать тебе.

— Желания! — горько передразнил он. — Вам за это деньги платят!

— Ничего себе! — опешил я. А я не хочу тебя ни сажать, ни даже привлекать. Это вообще не моя территория, отдел на другом конце города!

— Обязаны! Я к вам пришел, повинную принес, вы обязаны ее принять, а уж потом переправить по месту происшествия. Я тоже законы знаю. Вам же чем больше раскрытий, тем лучше. Вам что, своей работой западло заниматься?!

— А я — говнюк! Я не хочу тебя задерживать. Иди в свое отделение и там раскалывайся. Там уже люди Копылова сидят. Меня к ним подсадить могут, у них в отделе всего две камеры. Я там разок по пьянке сидел. Не-е, лучше к вам, вы про меня и так все знаете.

— А я не хочу!

— Обязаны!

— Не хочу! Не хочу, и все! И перестань со мной препираться! Либо рассказывай про Копылова, либо иди-ка ты… на свободу.

— Клянусь, не знаю я про него ничего… Только слухи, и то «вполуха», опасно про таких людей знать слишком много, себе дороже.

— Ну, давай хоть слухи, — сдался я.

Сухорощенко обрадовался и заторопился, энергично жестикулируя, путая слова и перескакивая с конца рассказа на начало, а затем в середину.

— Подожди, подожди, — поморщился я, — я ничего не понимаю… Какие депутаты? Какая политика? Он что, собрался баллотироваться в депутаты?