– Я же говорил… Ничего страшного.

– А когда приходят экскурсии, их тоже встречает это животное? – сухо спросила девушка.

– Гм… Нет, – засмеялся Жюль Верн. – В такое время мы ее совсем убираем из этого дома. Но я ведь не знал, что вы сюда пожалуете, а то бы увел. Ладно, проехали. Раздевайтесь.

Вера скинула на руки Жюля Верна свое пальтишко и огляделась. Она находилась в просторной, довольно скудно обставленной прихожей. Перед большим овальным зеркалом стояли два бронзовых канделябра, на пять свечей каждый. Имелась здесь и пара невысоких пуфов с гнутыми ножками и темно-красной плюшевой обивкой. На стенах, оклеенных обоями того же цвета, висело несколько гравюр в рамках. Гравюры изображали охотничьи сцены.

Вера разглядывала картинки, как вдруг раздался возглас:

– Добро пожаловать в дом господ Адашевых.

Она обернулась. На пороге залы стоял Жюль Верн. Но что на нем за наряд?! Молодец был облачен в зеленый камзол, расшитый золотыми галунами. На голове его, украшенной париком цвета воронова крыла с длинными локонами, красовалась зеленая с галуном треуголка. На ногах белые чулки и туфли с большими металлическими пряжками.

– Ничего себе! – только и сумела произнести потрясенная Вера.

– Треуголка почти подлинная, а все остальное – современной работы. Сшито в ателье № 14, известном как «Иголочка и ниточка».

– Впечатляет! Но как же вы смогли переодеться столь стремительно?

– Ловкость рук. Пожалуйте, мадам.

– Мадемуазель.

– Ладно, пусть будет мадемуазель. Извольте вашу ручку.

Жюль Верн церемонно ввел Веру в залу. Вещей здесь было побольше, чем в прихожей. Одну из стен подпирал могучий диван с гнутыми спинкой и подлокотниками, обитый розовым с синими цветочками репсом. Вокруг стояли кресла такого же вида. В одном углу присутствовал ломберный столик с подсвечником на нем, в другом – клавикорды. В третьем углу высились напольные часы, маятник которых размеренно двигался из стороны в сторону. На стенах висели многочисленные, писанные маслом портреты мужчин в камзолах и сюртуках и декольтированных женщин. Кроме этого, в оставшихся двух углах высились некие гибриды комода и этажерки. На них стояло несколько книг, а также небольшие портреты в серебряных рамках каких-то господ и дам. Одну стену почти полностью занимала печь, облицованная голубыми изразцами. Изразцы были точно такие же, как у нее дома.

– Перед вами традиционный интерьер жилища дворянина средней руки, – сообщил Жюль Верн.

– Можно присесть? – спросила Вера.

– Да, конечно! – Он кивнул на одно из кресел.

– А это что, все настоящее?

– По большей части.

– В моей квартирке печь с точно таким же кафелем! – воскликнула Вера.

– Вполне возможно. А где вы живете?

Девушка сообщила адрес.

– Ага, знаю. Дом купца Горохова. Печь, скорее всего, с тех времен и осталась. Кафель середины девятнадцатого века. Изготовлен здесь же, в Сорочинске, по голландским образцам. Вообще-то, он не совсем соответствует данному интерьеру, поскольку комната декорирована под времена Александра I. Но, думаю, никто, кроме меня, в данном вопросе не разбирается.

– Значит, и у вас обман?

Жюль Верн хмыкнул:

– Не без этого. Вон хоть тот столик У него лишь три ножки настоящие. Все остальное – работа реставратора.

– Написать бы про вас, как дурите народ.

– Написать? А вы кто?

– В газете работаю, вернее, работала. «Путь наверх» называется.

– Журналистом?

– Увы. Всего лишь корректором.

– А почему ушли?

– Не я ушла, а меня ушли. Точнее сказать, выгнали.

– Чего так?

– Долго объяснять. Давайте лучше вы. И вот еще что. Может, перейдем на «ты»? Я – девушка простая. Церемоний не люблю. Хотя, возможно, данная обстановка и требует деликатного обхождения.

– Конечно, так намного лучше. Я давно хотел предложить, только как-то стеснялся.

– Вы, то есть ты стеснялся? Вот никогда не поверю. Ну, давай дальше. Вот скажи. Ты сказал: дом Адашевых. А что, такие в действительности существовали?

– Да. Этот дом некоторое время принадлежал им, однако был продан в 1873 году.

– И кто же они такие?

– Старинный дворянский род. Известен с пятнадцатого века. Тут недалеко у них поместье имелось. Так они в нем жили только летом, а зимой – в городе.

– Ага, – пробормотала Вера и тотчас вспомнила рассказ баронессы Амалии о своем семействе. Те тоже жили в деревне только летом.

– И чем эти Адашевы достопамятны? – спросила девушка.

– Во времена Ивана Грозного были известны Даниил, а особенно его брат Алексей, окольничий, приближенный царя, одно время ведавший всей внешней политикой. Оба брата попали в опалу и вроде бы были казнены. С тех пор род сильно захирел и никакой роли в русской истории не играл. Мелкие помещики, одним словом.

– Но чем-то же они известны?

Жюль Верн пожал плечами:

– В петровские времена сведений о них не имеется. При матушке Екатерине один Адашев, будучи масоном, написал какую-то прокламацию в защиту посаженного в крепость Новикова, за что был арестован, лишен дворянства и бит плетьми. Поместье у него отобрали. Его сын при Павле Петровиче в дворянстве восстановлен, а внук воевал с французами; впрочем, про особые его заслуги ничего не известно. Потом один Адашев, уже в эпоху Николая Павловича, крепко играл в азартные игры и, как про него говорили современники, «был нечист на руку». Собственно, именно он и несколько поправил дела семейства, выиграв здешнее поместье в карты. Слушай, тебе это действительно интересно?

– Еще бы! – ответствовала Вера.

– Нет, ты шутишь… притворяешься, наверное. Непонятно только, для чего.

– Я вообще интересуюсь историей, – отозвалась Вера.

– И историками?

– Да, и историками. Один мой знакомый историк, вон, на том свете оказался. Как ты думаешь, кто его убил?

– Вот уж не знаю!

– Ну, хотя бы предположения на этот счет имеются?

– Да какие там предположения? Ясно одно. Он там клад искал.

– И?..

– Что «и»?

– Нашел, по-твоему?

– Мне это неизвестно. Может, чего и нарыл. За ним, похоже, следили. Как увидели, что он выкопал, его и кончили.

– Странный способ убийства. Вроде какой-то ребенок напал на него сзади…

– Да, странный. Хотя чего по ночам не случается.

– Ладно, оставим эту тему в покое. И много в нашем городе дворян проживало?