Св. Софии и ждет там чуда или видения, которое убедило бы его в успехе похода; но ни чуда, ни видения нет. Наконец Маврикий выступает против славян. Войско при виде императора ободряется, но дух самого полководца вдруг падает. Стали появляться недобрые предзнаменования, записанные греческим историком Феофилом. В одном месте императору перебежала дорогу свинья; в другом перебежало какое-то чудовище; затем подвернулось стадо оленей. Заручившись такими благовидными предлогами, Маврикий повернул назад в Константинополь, предрекая, что благополучного исхода дела быть не может. Воодушевление в войске, конечно, остыло. Император подумывает перебраться на азиатский берег[42].

Фока (602–610). Маврикий погиб от военного мятежа, и его место захватил сотник Фока, человек развращенный и жестокий. Он резал и душил сотнями, за что впоследствии и получил заслуженное возмездие. Но, несмотря на то, что самый акт восшествия на престол Фоки был возмутителен, Григорий счел нужным послать новому властителю любезное письмо, зная, что расположение императора может иметь важное значение для блага Италии. Таким образом, Григорий и тут не выказывает намерения отступиться от Восточной империи. Мало того, в Риме была поставлена даже статуя в честь Фоки. Между тем этот последний преследовал в Константинополе партию прасинов за то, что был осмеян ею в цирке. Он запретил членам ее занимать какие бы то ни было государственные должности. Это спровоцировало негодование и заговор. Народ, терпевший до сих пор свирепства императора, разорвал теперь его на части и сжег труп.

Ираклий (610–641). Вступивший на его место Ираклий оказался достойным императором. Только его личной энергии обязана была империя спасением от угрожавшего ей персидского завоевания. Когда славяне и другие варвары убивали и опустошали владения на севере империи, когда Иерусалим и Антиохия были в руках персов, когда Египет был потерян, когда персам сдался Халкедон и они стали ввиду Константинополя, столица империи оставалась как бы островом среди наводнения. Вся Восточная империя заключалась почти только в Константинопольском округе и в небольшом числе приморских городов от Тира до Трапезунда. Спасения нельзя было ждать ниоткуда. Ираклий двенадцать лет смотрит на падение империи. Наконец он решается на отчаянную борьбу с Хосровом[43], как бы почувствовав внезапный прилив сил при виде неотвратимой гибели. Доселе легкомысленный, Ираклий поклялся в храме Св. Софии жить и умереть вместе со своим народом. Церкви пожертвовали часть своего имущества; на эти средства были наняты варвары и среди них сорок тысяч хазар. Это было нечто подобное римским легионам. В несколько походов Ираклий сокрушил силу персов. В великой Ниневийской битве Хоеров погиб, и Ираклий выговорил себе блистательный мир. Все завоевания персов были возвращены. В это время на юге является новый враг, арабы-мусульмане. Но Ираклий уже не думал о них; он, нуждаясь в отдыхе, опочил в триумфе, благодаря чему арабы и имели возможность наносить удары империи.

Ираклеон (641). Шесть месяцев после Ираклия правил его сын Ираклеон, но ему вырвали ноздри, а его любимому министру отрезали языки на престол посадили внука старого императора, Константа (641–668). Так распорядился сенат. Войска недовольны вмешательством сената. Они требуют, чтобы и братья Константа участвовали в управлении. Император соглашается, а между тем приказывает обрезать носы своим братьям-соправителям, хотя это не мешает тому, что их имена продолжают красоваться на государственных актах.

Его преемнику Юстиниану II[44] (685–695 и 705–711), за невероятную жестокость и ложно приписанное намерение избить жителей столицы, отрезают нос и язык. Хотя он сумел вернуть себе престол, в конце концов он был убит. Леонтий (695–698), занявший его место, тоже погиб в результате переворота.

Византийским императорам явно было не до Италии.

При таких условиях естественно, что Италия была предоставлена сама себе, или лучше сказать папе Григорию и честолюбию лангобардов. Надо было заботиться о своих непосредственных границах, которые раздирались врагами.

А между тем тот человек, в руках которого были судьбы Италии, — папа Григорий — положил, как мы видели, основание обращению лангобардов к католичеству и таким образом сблизил их с римской цивилизацией, не дав им возможности сокрушить Рим. Дальнейшая история лангобардов — это постепенное сближение их с римлянами и папой. Это сближение имело значение влияние для судьбы Италии.

Рост муниципальной идеи в лангобардский период. Оно особенно проявилось в VII в. в городах, в муниципальном строе. Лангобарды застали полное разложение городской жизни на полуострове. Все, что хотело жить и ценило себя, бежало из городов. Состояние, когда-то почетное, внушало теперь к себе ужас и отвращение. В курии осталось лишь небольшое число членов, и почти без всякого имущества. По признанию самого законодательства, дошло дело до того, что даже важная должность дефензора служила теперь более к стыду, нежели к чести. На курии лежала, таким образом, печать разложения. Жизнь будущего должна была зародиться в другом лагере, а не в списке старых куриалов. Деятелями новых городов должны были быть не одни римляне, но и варвары.

Следует отметить, что в курию не вошли выслужившиеся почетные лица, проживавшие в городах и называвшиеся honorati, а также и новые землевладельцы, так называемые possessors. Курия должна была только пополняться ими. Но лангобардское завоевание было слишком решительно, чтобы могло произойти правильное, постепенное изменение политических форм. Закрепив за собой обладание завоеванной страной, лангобарды предприняли новый раздел итальянских земель, причем прежние собственники лишались не только имущества, но даже жизни. Так погибли лучшие граждане старого римского происхождения. Тех, которые остались, ждала самая незавидная участь. Лишь меньшая часть их сохранила свободу, но большинство земледельческого сословия перешло в полусвободное состояние. Уцелели только крупные. римские земледельцы. Позднейшее лангобардское законодательство совершенно игнорирует римлян как народ, признавая римлянами только тех, которые примирились с новыми порядками.

На развитие городской и государственной жизни Италии влияло положение, которое заняли в этой стране лангобарды. Они не думали щадить Италию. Перед вступлением в нее они сражались с гепидами и герудами. Им не у кого было учиться мягкости нравов. Альбоин еще относился к побежденным с некоторой сдержанностью, но после его смерти исчезает всякий дух умеренности. Римлян, однако, тяготило не то, что лангобарды заставляли их платить две трети сбора. Так поступали все варвары. Но дело в том, что эта система утвердилась после ряда убийств и что эти отношения не были прочны. Когда герцоги лангобардские решились выбрать короля, то они подарили ему половину собственных владений. Естественно, что это должно было отозваться на римских крупных землевладельцах и крестьянах. Вместо того, чтобы вносить ранее определенную дань, римские владельцы вынуждены были уступить половину своих земель: крестьяне тоже должны были увеличить количество арендной платы; именно, вместо восьмой