Тор Ан отправился в Город Ученых на движущейся ленте, встав, словно старик, на почти пустую медленную полосу. Он мрачно цеплялся за петлю безопасности и пытался не обращать внимания на отчаянное головокружение.

В отличие от Корака с его беспорядочными улицами и песочного цвета зданиями, прижимающимися к песочного цвета земле, Землетуман парил. Вершины его башен терялись в полупрозрачных облаках, приглушающих свет местной звезды и придающих ему неопределенно-желтый цвет. Ветер, прикасавшийся к пылающему лицу, был прохладен, влажен и полон нежными ароматами множества растений, которые росли в стенных нишах и кадках, свисали с шестов и тросов и карабкались по стенам увенчанных облаками зданий. Сказать по правде, воздух был излишне влажным на вкус Тор Ана, и он старался дышать в медленном, неспешном ритме, подавляя в себе инстинкты пилота, требующие немедленно проверить клапаны давления и баки с водой, отыскать протечку…

Желудок из солидарности с головокружением начал создавать волны тошноты. Тор Ан перехватил петлю и решился на мгновение закрыть глаза. Увы! Это только ухудшило ситуацию, и пришлось пойти на компромисс, превратив глаза в узкие щелки и стараясь по возможности игнорировать неприятные ощущения, связанные с движением.

«Уже скоро», – пообещал он себе. Скоро он попадет в Город Ученых и сможет сойти с ленты. Скоро он окажется в кабинете ученого тэй-Палина: он будет сидеть в кресле – и, возможно, даже пить чай, если ученый будет склонен добром вспомнить тетушку Дженсу.

Скоро.

– Что это? – спросил молодой ученый у старшего. Тот засмеялся.

– Кобольд, – ответил он чрезмерно громким голосом.

Джела, стоявший с тупым и расслабленным видом перед дверью кабинета тэй-Нордиф, как это ему было приказано, не вздрогнул.

– А что такое кобольд? – продолжал спрашивать более молодой ученый, осмелившись сократить расстояние на один робкий шаг и наклоняясь, чтобы заглянуть Дже-ле в лицо. – Он выглядит настоящим зверем.

– Не без того, – согласился старший из ученых. – И если говорить правду, то этот, похоже, обычный рабочий. С Шинто, если верить рассказу ученой тэй-Нордиф о ее высокопоставленной патронессе. А у нас нет оснований ей не верить, что бы ни говорила дэа-Сан. Любой только что принятый ученый, способный поместить на свой счет целый флан, должен был получить его от покровителя: у странника нет другого способа заполучить столь крупную сумму, можешь мне поверить! И потом, зачем кому-то – даже столь недалекому, как наша тэй-Нордиф, – добровольно обременять себя этим уродом и этим деревом, если они не были подарками от той же покровительницы?

– А чем плохо, что он с Шинто? Расхрабрившись, молодой ученый подался ближе и легко провел пальцами по фарфоровым нитям, вплавленным в грудь кобольда. Джеле на миг стало досадно, что роль кобольда не дает ему права ощериться.

– А? Ничем не плохо. Шинто – цивилизованный мир. Славится своей агрикультурой – и теми, кого там разводят для работы в садах и теплицах. Некоторые, вроде вот этого парня – просто рабочий скот. Другие, как я слышал, нечто большее. Говорить о них вне стен Дома – это может стоить жизни и будущей жизни, но слухи все равно ходят. О да. Слухи ходят.

Молодой коллега покосился на него:

– Что за слухи?

– Вы хотите сказать, что никогда не слышали о матерях лозы?

– Ах это! – насмешливо отозвался молодой ученый, отходя от Джелы и оборачиваясь лицом к старшему. – Конструкты, в которых больше от растения, чем от женщины, и чей экстракт необходим для хорошего урожая. И они совокупляются с мужчинами-людьми, чтобы высосать их жизненные силы и передать их винограду! – Тут он презрительно фыркнул. – Истории, которыми пугают детей и неучей.

– И тем не менее они достаточно реальны, эти женщины-растения. И именно из-за них торговые кланы готовы отдать годовую прибыль за один-единственный бочонок вина с Риохи, считая, что совершили выгодную сделку.

– Ах, полно, вел-Анбрек! Надо полагать, вы сами видели одну из этих легендарных женщин – конечно, в годы вашего Странствия?

– Я не был настолько невезучим, – ответил старый ученый совершенно серьезным тоном. – Но я действительно был знаком с женщиной-химиком, которая прежде работала на винограднике Риохи. Она утверждала, что видела матерей и разговаривала с ними, и не один раз, а нередко – и даже завязала с их старшей нечто вроде дружбы. Возможно, она просто рассказывала невероятные истории легковерному страннику. Но если это действительно так, то тогда Дому Ормендир не понадобилось бы покупать ее молчание – а они это сделали и оповестили о ее смерти в ежемесячной переписи, как того требует закон.

Более молодой ученый небрежно махнул рукой.

– То, что виноградник купил Молчание по этому вопросу, доказывает только, что Дом Шепота нашел поручение справедливым. Скорее всего ваша химичка украла рецепт купажа, а не общалась с существами из фантазий.

– Пусть будет по-вашему, – ответил старший ученый, выразительно поведя плечами. – Я только хотел предостеречь вас, что те вещи, которые исходят от кланов-агрономов, прежде всего служат целям клана. Этот простой кобольд может оказаться чем-то большим, чем кажется на первый взгляд.

– Или, что более вероятно, он может оказаться простым кобольдом, подаренным для того, чтобы зеленое свидетельство, которое ученый тэй-Нордиф получила от своей покровительницы, получало должный уход. Ведь вы должны согласиться, вел-Анбрек: даже самый снисходительный покровитель не счел бы, будто достойная ученая в состоянии поливать растение или даже просто обращать на него внимание, если она погрузится в свою работу.

Ученый вел-Анбрек рассмеялся:

– Точная характеристика нашей новой коллеги, согласен.

– И я заметил еще одну вещь, – продолжил молодой ученый, пряча кисти рук в рукава. – Данный конструкт не умиротворен должным образом.

– Нет, умиротворен, – возразил вел-Анбрек, кивком седой головы указывая на Джелу. – Эти керамические нити, которые вам так понравились, – так умиротворяют на Шинто. Это я видел сам, как и клоны того браслета, который носит наша достойная сестра и на который реагируют имплантаты.

– Вот как? – отозвался второй довольно резко. – А предположим, что он потребует умиротворения, и только нам с вами придется защищать зал от приступа его идиотической ярости?

Правый рукав чуть пошевелился, пальцы левой руки напряглись…

Джела упал на колени, задыхаясь. Он поднял руку. Молодой ученый с блестящими жестокими глазами наблюдал, как он корчится. Он поднял рукав, скользя пальцами по тонкому браслету на предплечье. Джела попытался встать – и тяжело рухнул. На губах у него появилась пена.

– Полно! – воскликнул старый ученый. – Негоже подвергать риску существо, принадлежащее коллеге. Развлечения развлечениями, но еще немного, и это превратится…

– Это превратится в выступление против моей работы с помощью низких средств!