Но еще важнее — вера в победу, в окончание осады, в тот день, когда все вдруг сделается иначе. И в идею, в то сокровенное зерно, которое каждый из живых греет своим теплом, до тех пор, пока оно не иссякнет. Чтоб внести его в теплый день освобождения (остатки мечтаний тех, кто еще жив, все время говорят, что после победы зимы больше не будет). Для нескольких еще живых обитателей этого города это зерно воплощено в самом настоящем, пшеничном и ржаном зерне. Они, покрытые голодными отеками, хранят коллекцию посевного фонда…

Ледяная струя врывается в открытые настежь ворота одного из цехов огромного завода на окраине города. Ворота лязгают, но сторож, запертый вместе с печкой-буржуйкой в маленькой каморке, что притаилась в углу цеха, даже не оборачивается. Все одно в цеху незваным гостям брать нечего. Ибо то, что он сторожит — слишком велико. Оно, в самом деле, имеет огромную ценность, но — для других времен, которые так и не пришли, и едва ли теперь когда придут.

Сторож достает свой хлебный паек. 250 грамм, рабочая норма, потребляя которую работать, конечно, едва ли возможно. А выжить все-таки можно. Потому такая работа, как у него — все-таки возможность выживания. Эту возможность ему, прежде ценному специалисту в кораблестроении, через эту работу и дают. Быть может, придет еще его время…

Что же охраняет этот сторож? Он стережет исполинское тело невиданного корабля. Луч выглянувшего с мерзлых небес месяца серебрит на его борту надпись: «Советский Союз». Кто сегодня не знает, в те времена таким сочетанием слов какую-нибудь малозначимую вещь, вроде кофемолки или автомобиля, едва ли назвали. Это — линейный корабль «Советский Союз», один из самых больших кораблей тех времен…

В индустриальную эпоху железо, будучи рожденным из земных недр, живет уже своей жизнью. Приняв облик какого-нибудь предмета, оно может вернуться в небытие расплава, чтобы заново родиться чем-то иным, на прежний свой облик непохожим. Кто знает, может в гвозде, вбитым в мою или вашу стену присутствуют молекулы железа из борта того корабля? Воды с тех пор прошло много, и то железо могло побывать еще чем-то, вроде трактора или паровоза, которые тоже пришли в негодность и обратились в пылающий жидким огнем расплав. А, может, капли того металла попали и в далекие заморские края, и теперь застыли заклепкой на знаменитом мосту где-то в Лос-Анджелесе?!

Не проследить нам судьбы железа, а имеет ли оно само память — нам неизвестно. С позиций современной химии — имеет, но человек не в состоянии в нее заглянуть, потому для кого предназначено все, что в ней сокрыто — остается лишь гадать.

Люди же, предназначенные сделаться душой линкора, его экипажа, убелили своими костями окрестности города, в котором корабль провел свой короткий и несчастливый век. Много сказано о героизме моряков, брошенных в пламя сухопутных боев. Добавить уже и нечего. Только ясно, что в той, не своей, войне, моряки могли не побеждать, а лишь гибнуть. Отправляясь в атаки в полный рост в заметной издалека черной морской форме. Пренебрегая защитными свойствами местностями и маскировкой, не владея навыками фортификации…

После войны линкор «Советский Союз» коснулся-таки родной стихии. Лишь для того, чтоб освободить место на стапеле и быть отбуксированным на разделку. Три его «брата» были к началу войны только-только заложены, и их разобрали без лишнего шума. Время линкоров безнадежно прошло, а время линкоров типа «Советский Союз» так никогда и не наступило…

Почему я вспомнил этот корабль-призрак? Да потому, что страна, давшая ему название, пережила линкор всего на несколько десятков лет, чтоб так же погибнуть, не дав врагу ни одного боя. А ее народ, так же как экипаж линкора, оказался брошен на битву в чужом пространстве, пространстве финансовых потоков, где он пришел к своему вымиранию.

Конечно, на Руси ничего не кончено, все еще только начинается. Но в таком виде русский мир пришел к дню сегодняшнему. И чтобы перейти в день завтрашний, надо вспомнить, с чего все началось, и найти связь между русской морской мощью и русской жизнью.

Многими сказано, что Россия — континентальная, сухопутная страна, из чего делается ложный вывод, что и основной силой страны должна быть сила сухопутная. Да, почти все войны, в которых участвовала Россия (кроме, разве что, одной) происходили на сухопутных театрах. Но следует заметить, что в эти войны Россию и ее соседей по континенту чаще всего ввязывали третьи страны, могущество которых было связано с морем. На суше русскому народу воевать не за что, ибо и земли и ресурсов страна имеет в достатке, позволяющем рассчитывать на автаркию, то есть — самообеспечение. Единственная возможная война для русского народа — это война за идею, война священная. Противником же в такой войне могут быть лишь страны, живущие морем, таким образом, как это не удивительно, континентальная Россия должна быть готова именно к морской войне.

Мировой Океан является тем пространством, сквозь которое товары доставляются с наименьшими издержками и в наибольших объемах. Так было в эпоху парусного флота (на Континенте той эпохе соответствовал гужевой транспорт и гребной речной флот), так происходит и в эпоху флота, движимого турбинами и дизелями (на суше ему соответствуют железные дороги). Мировой Океан — материальное воплощение Мирового Рынка, при этом имеет с ним даже внешние сходства — он столь же капризен и непостоянен. Он отрицает великие дела, ведь плоды стольких былых дел, как знатные города забытых цивилизаций, уже столько тысячелетий безнадежно сокрыты на его дне, недоступном человеческому глазу. Все, что человек возвысит над соленой гладью, будет бренно, и неизбежно рано или поздно канет в пучину. Морская жизнь позволяет свершать лишь малые дела, полезные отдельным индивидуумам, но не целым народам — сегодня провести кораблик с товаром, завтра — получить барыш. Отсюда происходят и экономические теории морского мира, абсолютизирующие значение индивидуума, стремящегося к личному благу, и тем самым, как будто, создающим благо для всех (теория «Невидимой руки рынка» Адама Смита). Да, необъяснимые для континентального человека кризисы, порожденные отнюдь не бедствиями, а общей для «человеков экономических» жадностью, несколько поколебали эту идею. В ХХ столетии даже родилась такая экономическая доктрина, как кейнсианство, возвращающаяся к идее больших дел, которые способны выводить глобальную экономику из кризиса. Но эта концепция изначально рассматривалась не как руководство по организации хозяйственной жизни, а всего-навсего как инструмент, предназначенный для борьбы с кризисом, когда он уже возник. То есть, как своего рода «экономический огнетушитель», спусковой рычаг которого управляется рукой пользователя. Какие же великие дела могут свершаться не целенаправленно, а от случая к случаю, от кризиса к кризису? Только лишь войны с более слабым противником. Собственно, по такому закону теперь и живет Цивилизация Океана, ядром которой является Северная Америка с центром в США.

Для человека Континента, ядром которого является Русская Цивилизация, Цивилизация Океана не может не быть враждебной. Просто потому, что она представляет собой рой соблазнов, которые отвлекают человека Суши от великих дел, которые он совершает. Что это за великие дела? В масштабах одной среднерусской деревушки этим делом могло быть строительство огромного храма, которые сегодня мы можем увидеть даже там, где деревушки давным-давно истлели и обратились в подстилку выросших на их месте густых лесов. На уровне народа в целом — создание Империи, включившей в себя множество народов, обжившей земли, где по мировым представлением выживание человека вообще невозможно. И, наконец, совершившей бросок в космос, в новое пространство богоискательства, о чем я писал в своих предыдущих статьях.