Хоукрил поднял взгляд к потолку.

— Я рад, что вы сказали это, миледи, — проворчал он. — И я бы еще больше обрадовался, если бы Краер воздержался от умных замечаний по этому поводу.

Краер улыбнулся, поморщился и ничего не сказал.

— Может быть, мне лучше изменить облик? — неохотно спросил Сараспер, когда они приблизились к тронному залу. В коридорах, примыкающих к нему, мертвых тел в одежде дворцовой стражи и камзолах придворных стало еще больше.

— Не стоит, если только ты не будешь чувствовать себя счастливее в зверином облике, — сказала Эмбра. — Но должна сказать, что лично мне трудновато нормально общаться с длиннозубой тварью.

— Почему-то это меня совсем не удивляет, — печально ответил старый целитель, отступая в сторону, чтобы пропустить бредущего мимо Тающего.

— А теперь — тихо! — предупредил Краер. — Еще один коридор — и мы упремся в дверь тронного зала.

Двери тронного зала были распахнуты настежь, в проходе грудой лежали мертвые тела. Эмбра понюхала воздух, нахмурилась и покачала головой.

— Мне это совсем не нравится… — снова пробормотала она и двинулась вперед. Краер и Хоукрил быстро заняли позиции по обе стороны от нее, а Сараспер пошел сзади. Мрачный и решительный барон Гларсимбер присоединился к целителю.

Эмбра задержалась перед последней дверью, чуть присела и пристально всмотрелась в темноту зала. Не говоря ни слова, Краер тронул ее за руку, чтобы она подождала, и нырнул вперед, в полумрак, сам подобный легкой скользящей тени. Остальные видели, что первым делом маленький человечек посмотрел вверх, на потолок, а потом исчез, бесшумно растворился во мраке.

Хоукрил с мечом наготове тихо и быстро прошел вперед, чтобы не терять приятеля из виду. Краер пристально смотрел на что-то позади трона, потом обратил свое внимание на двери по обе стороны от трона. Эмбра подошла к Хоукрилу, и они оба увидели, как Краер покачал головой, потом повернулся и жестом подозвал их к себе.

По тронному залу бродило огромное количество Тающих. Высочайшая Княгиня с удовлетворением отметила, что, когда ходячие мертвецы сталкивались, они не начинали бездумно рубить друг друга мечами, а просто расходились и, не видя ничего вокруг, бесцельно брели дальше. И все равно Эмбра пробиралась вперед по гладкому мраморному полу осторожно, как вор, стараясь даже не дотрагиваться до колдовских созданий.

Повсюду лежали мертвые стражники из дворцовой гвардии и придворные. Эмбра старалась не смотреть на тела. Добравшись наконец до тронного постамента, Эмбра перевела дыхание и сказала Хоукрилу:

— Постой возле меня на страже. Пожалуйста.

Он кивнул, развернулся, обнажил кинжал и развел руки, ограждая острой сталью все пространство перед троном. Краер вопросительно поднял бровь, и Эмбра пробормотала:

— Попробуй увести одного из этих… существ от прохода, так, чтобы он на тебя не напал. Если получится, избавься и от остальных.

Краер кивнул и скользнул в сторону. Отходя, он кивнул Сарасперу, Гларсимберу и Ролину, чтобы они тоже подошли и получили распоряжения от Эмбры.

— Ястреб, — прошептала Эмбра, поднявшись к трону королей Аглирты. — Если мой голос… покажется тебе не моим, или я стану разговаривать с тобой грубо, или буду говорить такое, чего я бы никогда не сказала, — ударь меня, чтобы я потеряла сознание, и унеси отсюда так быстро, как только сможешь — но прежде, чем ты это сделаешь, брось свою сталь!

Латник кивнул в ответ, полуобернувшись через плечо. Эмбра закусила губу, опустила руки на подлокотники трона и села.

Сиденье трона было холодным и жестким. Эмбра почувствовала привычное легкое дрожание магии — так бывало всегда — и подождала, пока заколдованный замок ее узнает. Пока что Тающие не повернулись и не набросились на нее, пока не сработали никакие враждебные заклинания, и… вообще пока ничего страшного не случилось. Пока.

Эмбра быстро раскрыла сознание, устремляясь вглубь, в паутину переплетений магии — в сеть заклинаний, сотворенных Ингрилом, и Гадастером до него, и полусотней других волшебников. Все они были очень могущественными чародеями… и очень коварными, и каждый вкладывал в магическую сеть замка заклинания-ловушки и известные только им самим секреты.

Пока Эмбра чувствовала себя дома. Она всегда знала эти силы, эти магические связи. Подождав, пока схлынут устрашающие образы, созданные, чтобы отпугнуть робких, она потянулась к волшебной сети, пронизывающей дворец. Дальше, глубже, пока… да! Здесь!

Эмбра достигла места в глубине дворца, и еще глубже — внутри себя самой, откуда она могла призвать древнее, заложенное в само основание замка волшебство. В одно мгновение она пробудила нужное заклинание и обследовала дворцовые покои.

Ничего. Ни магии, дремлющей, или развеянной, или даже скрытой. И ничего живого — только несколько крыс, шуршащих за стенами. Для того чтобы тщательно обследовать все вспомогательные помещения, отдаленные башни и подземные переходы по всему острову, понадобилось бы несколько часов. Но Эмбра почему-то и так знала, что регент либо мертв, либо его нет на острове.

Она не чувствовала его.

Ни вблизи, ни где-то еще. Даже с помощью всей магии замка. У нее сейчас не было Дваера, чтобы попробовать связаться с его Камнем, и времени на то, чтобы искать кого-нибудь или что-нибудь, у нее тоже не было.

Здесь, на острове, что-то произошло. Ни регента, ни придворных — во дворце не осталось ни одной живой души. Кто же это сделал?

Волшебная сеть дворца осталась прежней — ее не подавляла и не повреждала чужая магия. А ведь если произошла магическая битва, ее следы должны были остаться повсюду. Или же… Или все, кто участвовал в этой битве, либо совсем не использовали древнюю магию острова, либо так хорошо знали эти заклинания, что сумели воспользоваться ими, ничего не повредив и совсем не оставив следов.

«Но где же отец?» — думала Эмбра.

Ее настоящий отец, которого она когда-то ненавидела, заклятый враг всех членов семейства Серебряное Древо, проклятие жестокого тирана, который называл себя ее отцом.

Барон Черные Земли, красивый особенной мрачной красотой, смеющийся Золотой Грифон. Сущее наказание для всех знатных женщин Долины, соблазнитель в черном и золотом, тайком перебирающийся из одной спальни в другую. Эмбра до сих пор не до конца верила в то, что, она это знала, было истинной правдой, — что он ее настоящий отец и совсем не такое чудовище, каким его считает народ Долины, во всяком случае гораздо меньшее чудовище, чем любой из Дома Серебряное Древо. Может быть, даже включая ее саму.

В народе ее до сих пор называют Владычицей Самоцветов, но теперь это имя произносят скорее со страхом и завистью, а не с жалостью и скрытой ненавистью, как тогда, когда Эмбра была моложе. Вся Аглирта дрожала, когда Фаерод Серебряное Древо обращал на нее взор, а Эмбру тогда считали либо пешкой, покорной его воле, либо одним из длинных когтей грозного барона.