– Мы вот здесь, наверное, остановимся и начнем экскурсию, – сказал риелтор, притормаживая у каменной колонны. – У меня с собой на всякий случай есть фотоаппарат. Вы говорите, если что-то надо снять – сегодня же все вышлю на почту.

– Хорошо, спасибо, – хрипло ответил я и выбрался из машины, чувствуя нереальность происходящего. Кажется, где-то вдали прозвучал пионерский горн, созывающий всех на обед. Но это, разумеется, были только мои фантазии и причудливо гудящий ветер, несущий запах сырости и, наверное, брошенности, смешанный с неуловимым ароматом надежды.

– Так мы идем?

Риелтор неуверенно посмотрел на остановившегося за моей спиной товарища:

– Замок открывать слишком долго и не нужно. Давайте пройдем вот здесь.

Он указал на узкую заросшую тропинку, идущую правее.

– Да, еще минуту, – кивнул я и медленно приблизился к воротам, разглядывая понурую кошачью лапку с рваной дырой посередине, вымазанную, несомненно, в земле поля рядом с Островцами. Мы вновь увиделись, теперь, наверное, на ее территории. Или все-таки нашей? Что же, я готов последовать дальше и ждать избавления, если оно, конечно, здесь запланировано.

– Это, наверное, опять какие-нибудь сектанты, – неуверенно сказал риелтор, подходя ближе и наклоняясь. – Странно, вроде давненько не появлялись. То пентаграммы рисовали и диким собакам кишки выпускали, а теперь, гляди-ка, и до отрубленных конечностей дошли. Надо выбросить поскорее этот мусор…

– Нет, оставь, – резко сказал я, когда рука сопровождающего потянулась к воротам. – Показывай территорию.

– Как скажете. Пусть тогда пока висит, – пожал плечами риелтор, но как-то странно на меня посмотрел. – Сейчас предстоит небольшой подъем, а справа можно увидеть несколько совсем обветшавших деревянных строений – там когда-то был, так сказать, филиал лагеря для совсем малышей. «Зоренька».

Я кивнул и медленно побрел рядом, чувствуя, как сердце бьется все учащеннее, а нарастающее ощущение покоя и законченности, кажется, опьяняет и заставляет чувствовать себя как-то странно и легко. Может быть, это даже перекликается с тем, что все мы чувствовали в детстве, но, как бы невероятно ни звучало, забыли. Так же, как и безо всяких проблем могли перенести любую игру в реальную жизнь и искренне в это верить. Почему-то я был уверен, что мои спутники не чувствуют ничего подобного, что показалось вполне справедливым. Ведь, разделив такое, пожалуй, я получу намного меньше, и это будет явно незаслуженно.

– Здесь когда-то были кружки, но, как видите, домики практически сровнялись с землей, – показал направо риелтор, когда мы взобрались на холм, откуда открывался удручающий вид на окрестности.

– А бассейн? – спросил я, с надеждой посмотрев на высокие деревья, за которыми когда-то была летняя сцена и, чуть в стороне, японский «внешний» бассейн, в котором мне приходилось купаться несколько смен подряд.

– Не знаю. Вроде тут ничего подобного не было, – ответил сопровождающий, разводя руки. – Но вам, возможно, виднее.

– Да, конечно. Продолжай.

Мы вышли на развилку, ведущую к водонапорной башне, от которой сейчас остался только странно выгнутый металлический остов, и старой деревянной столовой, напоминавшей большой бревенчатый дом. Во время моего последнего посещения «Зари» я попал в специально сформированный всего на одну смену «спортивный отряд», куда включили всех, уже не соответствующих лагерному возрасту, но весьма к этому близких. В том числе нашими силами мы превратили это помещение в неплохой спортзал, тогда как столовая переместилась в новый огромный кирпичный комплекс, включавший кинотеатр, актовый зал, кухню и библиотеку. Интересно, осталось ли хоть что-то от этого?

В конце дорожки мелькнуло небольшое металлическое строение, которое, видимо, заменило уже без меня комфортный деревянный домик – резиденцию начальника лагеря. Мы частенько бывали рядом с ним, так как именно там располагался большой контейнер для писем, которые ежедневно увозил в Москву симпатичный зеленый «рафик». Поскольку лагерь был ведомственный и попасть сюда человеку со стороны не представлялось возможным, все письма сразу везли в НИИ, где работала моя мама, а там каким-то образом они распределялись по назначению. Насколько я помню, не было случая, чтобы какое-то послание не дошло, а учитывая строго озвученное желание родителей получать весточки почаще, мне приходилось напрягать всю свою фантазию, чтобы каждые два-три дня насочинять чего-нибудь интересного, «растянув» хотя бы на тетрадный лист. Большинство других ребят предпочитали заниматься письмами в «тихий час», я же любил выбрать время перед ужином, усевшись на качели и положив на колени книжку. Почему-то письмо мне казалось неизменно удачным, если его окончание совпадало с приглашением дежурного отряда в столовую. Хотя, пожалуй, какой-то статистики по взаимосвязи я здесь никогда не проводил.

– Вот это здание внешне сохранилось неплохо, но на самом деле внутри все сгнило, – комментировал риелтор, указывая на столовую. – С другой стороны есть еще каменная пристройка, но и она в довольно жалком состоянии.

– То есть остались одни оболочки, – задумчиво пробормотал я. – И они до сих пор создают иллюзию правильности, уместности и целостности.

– Я не очень понимаю, о чем вы говорите.

– Все в порядке. Просто мысли вслух.

– Хорошо. Но, как это ни покажется странным, большинство стекол в окнах сохранились весьма прилично, – вдохновенно продолжал риелтор. – И, как видите, практически нигде на стенах нет каких-нибудь дурацких надписей или рисунков. С этой стороны все действительно имеет сравнительно цивильный вид.

– Как ты это объяснишь?

– Даже не знаю. Я слышал разные рассказы, в том числе обсуждаемые на форумах этих фотографов, охочих до брошенных объектов. Кто-то утверждал, что чувствовал себя здесь плохо, другим слышались голоса или даже преследовали галлюцинации. Их почему-то все называют «духами умерших пионеров и школьников». Возможно, именно это, с одной стороны, привлекало сюда любителей мистики – тех же сектантов, а с другой – невольно отпугивало вандалов. Ведь на самом деле поживиться здесь вряд ли чем-то можно.

– Наверное, и «капсула времени» на месте? – спросил я дрогнувшим голосом.

– Не знаю. Вам виднее.

– А ты сам что-нибудь необычное здесь видел? – осторожно спросил я, вспоминая торчащую в створках ворот кошачью лапку и теперь, пожалуй, видя в этом, помимо перспектив избавления, и некую символичность – словно она могла отпирать ворота во все самое необычное и загадочное.

– Нет, ни разу. Даже обидно, – риелтор хохотнул, но как-то неуверенно. – Хотя, когда я в первый раз здесь побывал, не скрою, почувствовал себя как-то нехорошо. Впрочем, это было сразу после весьма бурного возлияния, поэтому даже и не знаю – можно ли это как-то связать именно с пионерским лагерем.

Я промолчал и, обогнув угол столовой, остановился, глядя на выглядящую довольно целой деревянную сцену, где, может быть, даже остались чьи-то глиняные поделки, пролежавшие здесь не одно десятилетие. Отклонившись левее, я с сожалением увидел, что место, где когда-то буквально за несколько дней смонтировали японский бассейн, заросло густой травой, и ни малейшего следа конструкции не наблюдается. Возможно, это было самое дорогое оборудование из всего лагеря, которое вывезли отсюда в первую очередь.