Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Даже если и так! — всплеснул руками Осип. — Разумно ли сообщать об этом им? — Он положил брату руку на плечо. — После того нагоняя любое неосторожное слово навлечет на тебя ужасные бедствия. На нас обоих. — Осип вздрогнул. — Ужасные бедствия.
Окрестности осветила молния, и Петр успел разглядеть, что склоны все также бурлят ордами копателей.
— Может быть, мне вообще не стоит раскрывать рот?
— Я прошу только, чтобы ты следил за своими словами. Для твоего же блага, Петр. Подумай сам.
— Все, о чем ты запрещаешь говорить, правда. Как и статья, после которой мне пришлось каяться. — Петр подождал, пока затихнет громовая канонада. — Я не должен говорить правду?
Осип с опаской заглянул за угол, щурясь в темноту.
— Не всю правду, — прошептал он, — если хочешь выжить. — Осип засунул руки в карманы, втянул плечи. — Уступи, Петр. Учись терпеть. Другого пути нет.
Не сказав больше ни слова, братья вернулись в барак, к смраду и осуждающим взглядам, хлюпая насквозь промокшими ботинками.
— К большому сожалению, наши вещи заперты до утра, — громко объявил Осип.
Петр повесил на гвоздь пальто — капли застучали по жесткой койке, — стянул ботинки. Он двигался замедленно и неуклюже, придавленный жалостью и недоумением. Как молния, на миг осветившая серые толпы и изрытые шахтами склоны, этот разговор обнажил во всей неприглядной наготе ранимую дрожащую душу его брата. Осип казался Петру хрупкой фигуркой в водовороте, отчаянно цепляющейся за плот компромисса.
Петр опустил глаза на свои дрожащие пальцы.
«Другого пути нет», — сказал Осип. И был прав.
Осип натянул одеяло на голову, загородившись от света. Пытаясь прогнать горькие мысли, Петр погрузился в созерцание окаменелости. Внезапно белая пластина треснула в его сильных пальцах, разломившись на две части. Петр печально рассматривал разлом, гадая, как склеить половинки. Заметив крохотное серое пятно, вероятно, минеральное отложение, он лениво навел на него лупу.
— Осип!
Сонный брат высунулся из-под одеяла.
— Чего тебе, Петр?
— Смотри.
Осип целую минуту молча разглядывал пластину через лупу.
— Не знаю, смеяться, плакать или глаза таращить, — произнес он хрипло.
— Это то, что я думаю? — спросил Петр.
— Да, Петр, да, это книга, — кивнул Осип.
III
Осип и Петр без конца зевали, ежась в промозглой полутьме горного утра. Но даже после бессонной ночи их покрасневшие глаза горели возбуждением, любопытством, нетерпением. Боргоров, перекатываясь с пятки на мысок на толстых подошвах, бранил солдатика, возившегося с замком.
— Хорошо спали? — заботливо спросил Осипа Боргоров.
— Превосходно. Словно на облаке, — отвечал Осип.
— Я спал как убитый, — громко сказал Петр.
— Неужели? — ухмыльнулся Боргоров. — Это в свинарнике-то? — без улыбки добавил он.
Дверь отворилась, и двое неприметных рабочих-немцев начали выносить из сарая для инструментов ящики с осколками известняка. Петр заметил, что каждый ящик пронумерован и рабочие расставляют их по порядку вдоль линии, которую Боргоров прочертил в грязи подбитой железом пяткой.
— Вот, вся партия, — сказал Боргоров, показывая толстым пальцем. — Один, второй, третий. Первый, самый глубокий пласт — то, что было внутри известняка, остальное — над ним, в порядке возрастания номеров.
Начальник шахты стряхнул пыль с рук и довольно вздохнул, словно сам перетаскал все ящики.
— А теперь, если позволите, не буду мешать вам работать. — Он прищелкнул пальцами, и солдат погнал пленных немцев вниз по склону. Боргоров последовал за ними, подпрыгивая на ходу, чтобы попасть в ногу.
Петр и Осип кинулись к ящику с самыми древними образцами и вывалили их на землю. Выстроив по пирамидке из белых камней, они уселись рядом по-турецки и принялись увлеченно их сортировать. Гнетущий разговор прошлой ночи, политическая опала, в которую угодил Петр, пронизывающая сырость и завтрак из остывшей перловки, которую запивали холодным чаем, — все было забыто, сведено к простейшему знаменателю: их охватило общее для всех ученых чувство — сокрушающее любопытство, слепое и глухое ко всему, кроме того, что могло его утолить.
Неведомая катастрофа выхватила крупного муравья из жизненной рутины, заключив в каменную могилу, откуда спустя миллионы лет его извлекли рабочие Боргорова. Перед ошеломленными Осипом и Петром было свидетельство того, что некогда муравьи жили как свободные личности, чья культура могла соперничать с культурой новых дерзких хозяев Земли, людей.
— Что там? — спросил Петр.
— Я нашел еще несколько этих крупных красавцев, — отвечал Осип. — Кажется, им не слишком нравилось общество своих сородичей. Самая большая группа состоит из трех особей. Ты расколол еще что-нибудь?
— Нет, пока изучаю поверхности.
Петр перекатил камень размером с хороший арбуз и принялся разглядывать в лупу нижнюю часть.
— Постой, кажется, что-то есть.
Пальцы ощупывали куполообразную выпуклость, отличавшуюся по цвету от остального камня. Петр принялся кропотливо отбивать щебень вокруг. Наконец из камня возник дом, размером больше его кулака, чистый и светлый. Дом с окнами, дверями, камином и всем остальным.
— Осип… — Петр с трудом закончил фразу, ему изменял голос: — Осип, они жили в домах.
Петр стоял, в бессознательном акте почтения прижимая камень к груди.
Осип смотрел из-за плеча Петра, дыша ему в затылок.
— Красивый.
— Куда до него нашим, — сказал Петр.
— Петр, снова ты за свое! — воскликнул Осип, затравленно озираясь.
Омерзительное настоящее снова взяло верх. Ладони Петра вспотели от страха и отвращения. Камень вырвался из рук. Куполообразный дом со всем содержимым разлетелся на дюжины плоских осколков.
И снова братьев охватило непреодолимое любопытство. Стоя на коленях, они лихорадочно перебирали осколки. Более прочные предметы домашнего обихода пролежали, вмурованные в камень, целые эпохи и теперь снова оказались на свету. Отпечатки хрупкой мебели стерлись.
— Книги, десятки книг. — Петр вертел в руках осколок, пытаясь сосчитать уже знакомые квадратные пятнышки.
— А вот картины, могу поклясться! — воскликнул Осип.
— Они изобрели колесо! Посмотри на эту тележку, Осип! — От избытка чувств Петр рассмеялся.
— Осип, — задыхаясь, выдохнул он, — сознаешь ли ты, что мы совершили величайшее открытие в истории? Их культура нисколько не уступала нашей! Музыка! Живопись! Литература! Только вообрази!
— А еще они жили в домах на поверхности земли, с множеством комнат, светлых и просторных, — восторженно подхватил Осип. — Умели пользоваться огнем, готовили пищу. Что это, если не печь?