— Заходи! — и не верю своим глазам: в комнате появляется Юра с двумя большущими кружками на подносе. Обоняние не подводит — в них горячий, свежесваренный кофе. Юра изменил привычному образу: на нем просторная белая футболка и камуфляжные джоггеры, часть каре собрана на макушке в забавный хвостик, и он ему очень идет — раскрывает красоту с новых ракурсов, и мое сердце сладко замирает.

Удерживая поднос одной рукой, второй Юра ловко раздвигает шторы и раскрывает рамы, и в помещение, вынуждая на миг зажмуриться, врываются потоки свежего воздуха и яркого света.

— Это что за апгрейд? — он удивленно разглядывает голые стены. Приподнимаюсь на локтях и оправдываюсь:

— Не могу спать, когда вокруг столько лиц — даже если это Ярик и ребята. Жуть какая-то, от этого съехать можно. Но, если скажешь, верну все обратно!

— Понял, — он неожиданно просто соглашается. — Вставай. Приглашаю на утренний кофе.

Перешагнув низкий подоконник, он скрывается на крыше, а я нашариваю под подушкой телефон и проверяю время. В этот самый момент "Саморезы", дело всей его жизни, ждут на перроне прибытия поезда. Вокруг Ярика наверняка толпятся и верещат фанатки, и никто не вспоминает о Юре.

Быстро вылезаю из кровати, на ходу приглаживаю патлы и, утопая ступнями в ворсе ковра, спешу к окну. Пробегаю на цыпочках по нагретому рубероиду, плюхаюсь в уже знакомое плетенное кресло, в блаженстве подставляю лицо последним теплым летним лучам и хриплю:

— Вот черт... Как же быстро закончилось лето... Завтра занятия. Ненавижу туда ходить.

— Где ты учишься? — Юра, развалившись на соседнем стуле, как кот щурится на солнышко и неспешно потягивает кофе.

— Учусь на повара-кондитера в тридцать первой шараге. Вообще-то, я могла закончить одиннадцать классов с нормальными баллами и поступить в вуз, но жизнь заставила выбрать более приземленную профессию. Как только дома устаканится, попробую разослать резюме по кафе и столовкам, в крайнем случае, создам себе страницу в соцсети и начну печь тортики на заказ.

Обхватываю обеими руками горячие бока кружки, пью и ловлю чистый кайф: от терпкого глубокого вкуса, от бледно-голубого простора над головой, от позднего теплого утра и сияющего парня, который больше не корчит из себя сноба и стал от этого душераздирающе прекрасным.

— В моих школе и универе тоже было негусто с нормальными чуваками. Я решил объединить их и... возглавить. В итоге случилась наша группа, — Юра усмехается, припоминая что-то из прошлого, но тут же мрачнеет.

— К сожалению, мне некого возглавлять, — вздыхаю, разглядывая босые ноги. — Там нет нормальных людей. Вообще. Есть тупая корова Геля, помешанная на шмотках, и кураторша, повернутая на дисциплине, ну и... так. Серая масса, с которой Геля сшибает дань.

— А скажи-ка мне, дарлин, нафига тебе лезвие на самом деле? — Юра впервые обращается ко мне как близкому другу, по коже ползут приятные мурашки, и я признаюсь:

— Для защиты.

— В шараге?

— Боюсь, в шараге я самая страшная, с этим даже Геля не спорит.

— Тогда для чего же?

Эту тайну я ему ни за что не раскрою, поэтому бессовестно перевожу стрелки:

— Почему оно тебя так напрягает?!

Юра не отвечает, в ярко-зеленых глазах проступает тоска. Отставляю пустую кружку, потягиваюсь и срочно меняю тему:

— Ты умеешь возвращать к жизни. Спасибо!

— Окей. Если ты вернулась к жизни, поехали в ТРЦ.

— Зачем? — недоумеваю, и Юра терпеливо поясняет:

— Платье в хлам, а всяким Гелям нельзя давать повод для глума. Это я тебе как бывший ботан говорю.

Он составляет чашки на поднос, встает и уходит, а я не могу сладить с закружившейся головой. Он... обалденный. Кажется, так хорошо свои потребности не понимаю даже я сама.

* * *

По салону летает прохладный кондиционированный воздух, аромат морозно-мятного парфюма и приглушенные звуки техно, Юра, откинувшись на сиденье, расслабленно ведет свою тачку по залитым солнцем городским улицам. Исподтишка наблюдаю за ним, прикусываю губу и еле дышу — едва ли я когда-нибудь видела что-то более эротичное. Парень с обложки журнала одним пальцем управляет монстром из металла и пластика с прорвой лошадиных сил под капотом.

Юра все в той же свободной футболке, хвостик на затылке задорно подпрыгивает в такт движениям. Всю дорогу беззаботно болтаем о разном, Юра улыбается — он мил настолько, что впору потрепать его за щеку с умопомрачительной ямочкой, и я растекаюсь восторженной лужицей. Но хорошее настроение улетучивается, стоит перевести взгляд на свои шмотки: я вынужденно одета в свой старый топ, кеды и видавшие виды штаны.

В ТРЦ привычные толпы народа и духота, яркие, кричащие вывески сражаются за внимание покупателей. Да, денег у меня нет, но в шарагу идти решительно не в чем. Расплатиться за новое платье и обувь не будет проблемой, если Юра даст мне рассрочку на несколько месяцев.

— Сколько ты можешь потратить? — Спрашиваю, мысленно прикидывая, на какую сумму сейчас влечу, однако он увиливает:

— Неприлично много!

— Только не говори, что смотрел "Красотку"! — Морщусь, и Юра, раскручивая на пальце брелок от машины, возводит очи к потолку и вздыхает:

— Был грех.

Я направляюсь к бюджетному массмаркету, расположенному на цокольном этаже: когда есть пара тысяч, там можно неплохо прибарахлиться, но Юра жестко фиксирует меня за талию, разворачивает и подталкивает к самому дорогому бутику. За шмотки из этого жлобского магазина я не расплачусь с ним лет десять, учитывая, что расчет в натуре он не примет.

— Э-нет! Это дорого! — яростно мотаю головой и вырываюсь. Юра озадаченно прищуривается:

— Я пока не нуждаюсь. Есть сбережения, и студия заказана на четыре месяца вперед. Может, для тебя это космические деньги, но крутой шмот прослужит намного дольше! Камон, это просто практично!

Доводы веские, но на меня не действуют.

— Я не пойду! — продолжаю протестовать, и Юра упрямо вздергивает подбородок:

— Ну а я не уйду отсюда.

— Окей. Значит, подожду, — набычившись, я отхожу на пару шагов, скрещиваю на груди руки и подпираю спиной шершавую стенку.

В зеленых расфокусированных глазах вспыхивает бес.

— Упрямая, да? — уточняет Юра, недобро усмехаясь, и я огрызаюсь:

— Представь себе, да!

— Ну а я отбитый.

И Юра вдруг проделывает то, что никак не вяжется с его вечно отстраненным, холодным имиджем: ложится на пол прямо посреди людного прохода, подкладывает под голову