– Ты-то все знаешь об этом, Силка. Как отбирать чужой обед, – роняет Ханна.

У Силки замирает сердце.

– Заткнись, Ханна! – обрывает ее Лена. – Кто больше любой другой делится с тобой обедом?

– Ну, она может себе это позволить.

– Что ж, теперь ты тоже можешь, когда твой «муж» нашел тебе работу в столовой.

– Я буду съедать весь свой обед, потому что сражалась в Сопротивлении с этими ублюдками и с нацистами тоже. В отличие от некоторых здесь. – Она многозначительно смотрит на Силку.

– Ханна, попридержи свой поганый язык! – восклицает Лена. – Нападаешь на единственную еврейку здесь. Можно подумать, ты заодно с немцами, против которых сражалась.

У Ханны возмущенный вид. Сердце Силки учащенно бьется. Ее обволакивает безразличие.

– Она… – Ханна указывает на Силку, собираясь сказать что-то еще, потом неуверенно улыбается. – Я могла бы рассказать вам о всяких штуках, с помощью которых она сохраняла свою жалкую жизнь.

– Никакая жизнь не жалкая, – возражает Лена.

Силке совсем нехорошо.

– Расскажи, как дела у Йоси? – желая снять напряжение, спрашивает Ольга, пальцы которой снуют вверх-вниз, вышивая очередную распашонку.

К Силке возвращается дар речи.

– Какое-то время я ее не видела – с тех пор как ее отправили на работу, когда Натии исполнилось четыре недели. Мне говорят, у нее все хорошо. Она работает в административном здании и сама кормит ребенка, и молока, видимо, много.

– Наверное, поэтому маленькая Натия толстеет.

– Я не говорила, что она толстая. Просто пухленькая. – Силка пытается улыбнуться.

– Пожалуйста, передай ей привет от нас. Может быть, кто-нибудь из медсестер передаст, – говорит Ольга.

– Передам, – уверяет их Силка. – Йося знает, как вы все ее любите. – Она бросает на Ханну многозначительный взгляд. – Но как бы то ни было, я попрошу персонал передать ваш привет.

– Что будет, когда… – шепчет Лена.

– Не думай об этом, – просит Силка. – Два года впереди – долгий путь.

На самом деле Силке невероятно трудно представить себе, что у Йоси заберут ребенка. Ей слишком хорошо знакома боль, когда мать с дочерью насильно разлучают. Она слишком много знает о разрушенных семьях, о бесчеловечности и убийствах. Силка не может позволить себе думать о том, что может случиться с Йосей и Натией или что может произойти с Йосей, если у нее заберут Натию.

– Думаешь, сможем мы как-нибудь повидать ее и ребенка, ну хотя бы на минутку? – спрашивает Ольга.

– Может быть, летом, – предполагает Лена.

– Это мысль. Когда будет тепло и мы сможем гулять по воскресеньям. Мне нравится эта идея – с радостью ожидать чего-то, – произносит Ольга.

– Ничего у вас не получится, – фыркает Ханна.

Перспектива увидеть ребенка возвращает улыбки на лица женщин. Мечтательные взгляды говорят Силке, что они воочию представляют себе, как берут ребенка на руки. Силка знает, что некоторых дома ждут дети, включая и Ольгу. Ольга не часто говорит об этом, но, получая редкие письма, она иногда дает почитать подругам, что вытворяют двое ее мальчишек, живущих у тети. После получения письма она часто молчит по несколько дней. На ее лице отражается масса эмоций. Вероятно, она представляет себе каждую мелочь, которую сестра описала в письме.

* * *

С приходом белых ночей, когда луна и звезды не видны на небе, в лагере разражается эпидемия брюшного тифа. Жилой барак, ближайший к санчасти, освобождают от заключенных и организуют там новое отделение. Инфекционное отделение.

В умывальную, где Силка отмывается после очередных родов, заходит Петр. Она прежде не видела его в этом помещении и сразу сжимается в ожидании новостей, которые ей не хочется слышать. Он прислоняется к двери и смотрит на нее.

– Говорите же, – отрывисто произносит она.

– Мы…

– Кто – мы? – прерывает его она.

– Прости, некоторые из других врачей, с которыми ты работала здесь и в общем отделении.

– Продолжайте.

– Мы знаем, ты побывала в другой тюрьме, другом лагере и, возможно, там была эпидемия брюшного тифа.

Его глаза опущены в землю.

– Вы хотите, чтобы я подтвердила или отрицала это? – спрашивает она, напуганная и обессиленная.

– Так был?

– Брюшной тиф? Да.

Освенцим-Биркенау, зима 1943 года

С тех пор как умерла ее мать, Силка проводит меньше времени в главном лагере, страшась увидеть женщин, которых скоро отправят на смерть. Тех, кого переведут к ней в барак, и она будет принуждать себя не испытывать к ним сострадания. Но мать просила ее позаботиться о Магде. И Силка этого очень хочет.

Но ее сильная добрая сестра так же уязвима, как и остальные.

К тому же и другие женщины, помимо подруг, начали избегать Силку. Те, кто посмелее, плюют ей вслед, обзывая бранными словами. К ней липнет смерть. Как и эсэсовцы.

Однажды воскресным днем она заставляет себя выйти из барака, чтобы проведать Магду. Силка и Гита садятся рядом с бараком, где живут Гита с Магдой, подальше от двери. Силке никак не заставить себя войти в барак, поскольку Гита рассказала ей, что Магда лежит весь день и что ее это беспокоит. Силка смотрит, как Гита ворошит свежую траву в поисках неуловимого клевера с четырьмя листиками. Такие цветки здесь как валюта, с их помощью можно получить дополнительный паек или избежать побоев.

Гита тихо рассказывает о последнем прощальном моменте с Лале. Когда она вышла из здания администрации и медленно направилась к своему бараку, он пошел рядом с ней. Они не разговаривали, лишь обменялись украдкой взглядом, заменившим тысячу слов.

Тишина нарушена истеричным криком. Крик исходит из барака и усиливается, когда девушка выбегает во двор. Силка и Гита поднимают глаза, обе они узнают девушку, вскакивают на ноги и бегут за ней вслед. Она бежит к границе женского лагеря, в опасную зону.

– Дана, Дана! – пронзительно зовут обе.

Догнав, они хватают ее за руки, и Дана с рыданием падает на землю.

– Нет, Силка, нет…

У Силки обрывается сердце.

– В чем дело, Дана? Что такое?

– Что случилось? – спрашивает Гита.

Дана медленно поднимает к Силке полные сострадания, покрасневшие глаза.

– Она была так слаба, это был брюшной тиф… Она скрывала это, чтобы тебе не пришлось… И потом все произошло так быстро.

– Нет, Дана, прошу тебя, только не Магда! – Силка вцепляется в руку Даны.

Умоляю, только не моя сестра!