Она бросилась в коридор и с трудом приволокла оттуда громадный чемодан, видимо, под завязку набитый вещами. Протискивая его в дверь, она споткнулась, попыталась перевалить чемодан через край ковра, но ничего не вышло, чемодан застрял намертво, и Ольга начала истерично дергать его за ручку.

— Ну давай! Давай! — крикнула она. В ее голосе уже чувствовались подступающие слезы.

Денис встал, отстранил ее и внес чемодан в комнату. Ольга бросилась на колени, откинула крышку и стала яростно рыться в груде пестрых тряпок. Было такое впечатление, что она не глядя вывалила из шкафа все, что там было, не разобрав, не прогладив, толком не сложив. Ей было все равно. Надо было выполнить главную задачу — заполнить чемодан, и тогда поездка в Турцию с Виктором приобретала статус реальности. А ведь она и правда в нее, в эту поездку, верила. Или все-таки уговаривала себя? Как бы то ни было, попахивало сумасшедшим домом.

— Сейчас, сейчас, — бормотала она как в бреду, выкидывая тряпки из чемодана. Тряпки разлетались по комнате цветными жалкими флажками, устилали пол, кресла, стулья. Одна упала мне на колени. Я взял ее двумя пальцами. Это был розовый, довольно непрезентабельный и заношенный лифчик. Я осторожно повесил его на подлокотник дивана. Наконец Ольга извлекла со дна белую полотняную панамку пенсионерского вида с мятой красной розой по фасаду и, подняв ее над головой, продемонстрировала нам. — Вот! — радостно выкрикнула она. — Шляпа!

— Шляпа, — подтвердили мы.

Расходились удрученные.

— Она что, совсем с ума сошла? — сказал я.

Денис с Натальей промолчали.

— А мне ее жалко, — вдруг ни с того ни с сего сказал Денис, когда мы уже рассаживались по машинам. — Очень жалко.

Наталья фыркнула.

— Дур-то жалеть! — ляпнула она. — Себя пожалей.

— Себя? — переспросил Денис странным, надтреснутым голосом. — Себя я жалею в первую очередь.

Он смотрел на Наталью и как будто не видел ее. Взгляд был пустой, безжизненный, словно из белков за ненадобностью вынули зрачки и радужную оболочку. Словно кто-то решил, что чем меньше он будет видеть, тем легче ему будет жить. И я подумал тогда, что его с Натальей уютное сосуществование, продолжившееся после той странной ночи у меня на кухне, на самом деле не так уж уютно. Для него неуютно. Для нее — не знаю. Что же тогда держит его рядом с ней? Почему он не уходит? Неужели количество того, что невозможно простить или терпеть, с чем приходится ежеминутно мириться, еще не перевалило критический барьер? Видно, жизнь с Натальей чем-то его устраивает. Чем?

На следующий день после вечера чемоданных настроений Ольга подстерегла Виктора у мастерской и сообщила, что беременна.

— Да ну? — Виктор хмыкнул в бороду. — Неужели прям-таки и беременна?

Ольга кивнула. Да, беременна, что ж такого, дело, как говорится, житейское, наживное.

— А от кого, не знаешь? — спросил Виктор.

Ольга растерялась. Такой реакции она не ожидала. Она, наивная, думала, что Виктор, услыхав о ее беременности, поплывет, как пломбир в креманке, умилится, расхлюпится, приласкает, приголубит, обнимет крепкою рукой и пойдут они дальше по жизни вместе, даже не оглянувшись на ползущую за ними в пыли и рвущую на себе волосы Алену. Но Виктор не расхлюпился. Он задал ей вопрос, который совершенно сбил ее с толку. Она просто понять не могла: как можно задать такой вопрос? Тут бы ей дать ему по морде со всего маху и отправиться по своим делам, которые в ближайшие двести пятьдесят лет не будут иметь к нему никакого касательства. А она стояла и жалко улыбалась.

— А чувствуешь себя ничего? Нормально? — продолжал Виктор.

— Ничего. Нормально, — машинально пробормотала Ольга, все еще ничего не понимая.

— Ну, вот и хорошо, — весело сказал Виктор. — Ешь побольше витаминов. Это очень полезно. Бери пример с Жени.

Развернулся и ушел.

Вечером мне позвонил Денис.

— Дуй к Ольге, — сказал он. — Мы у нее.

Если честно, я как-то совершенно не планировал дуть к Ольге. Как-то совершенно другие расчеты были у меня на тот вечер. Но делать нечего. Дунул. Хотя — зачем я им?

Ольга лежала на диване с мокрой тряпкой на голове и стонала. Эту мизансцену в последнее время я видел слишком часто, и она уже начала мне поднадоедать. Но я промолчал.

— Нет, каков подлец! — говорила Наталья, нервно расхаживая по комнате. — Нет, каков подонок! Знала я, знала, что ничем хорошим эта бешеная страсть не кончится. На кой ляд он вообще у нас появился! Лучше бы его в природе не существовало, сучонка!

— Нет! — выкрикнула Ольга, вскакивая с дивана. Тряпка с отвратительным хлюпом шлепнулась на пол. Лицо у Ольги было мокрое — то ли от слез, то ли с тряпки натекло. — Нет! Как ты можешь?! Как ты можешь так говорить?! Молчи! Лучше молчи! Пусть лучше так, чем никак! Я сама так хотела! Сама! Я вам его не отдам! Он мой! Он был! И не лезьте вы, не лезьте! Не ваше это дело! Вы не знаете, как это, когда всю жизнь одна, одна, одна!

Ольга зарыдала, уткнув лицо в ладони. Наталья подскочила к ней, попыталась развести ее руки, но Ольга отворачивалась и с такой силой прижимала ладони к лицу, что, казалось, хочет его раздавить. Вдруг она начала сгибаться пополам, словно у нее свело живот. Раздались странные звуки. Ольга хрипела и лаяла. У нее началась истерика. Наталья сгребла ее в охапку и потащила в ванную. Денис вышел на балкон. Я потащился за ним. Он стоял спиной ко мне, наклонившись над парапетом, глядел вниз и курил.

— Эй! — сказал я и подергал его за рубашку. — Бросаться вниз еще рановато.

Он дернулся, но не обернулся. Я тоже облокотился о парапет, вытащил у него из кармана рубашки сигареты и закурил.

— Какого хрена ты меня вызвал на ночь глядя? — спросил я. — Зачем я вообще вам нужен?

— Не знаю, — вяло отозвался Денис. — Чё-то устал я от них. А так вроде не один.

— А-а, — протянул я. — В следующий раз, когда от чего-нибудь устанешь, ну там пиво пить или чего по интимной части, обязательно звони. Мне ж нетрудно. Я же всегда — под козырек. У меня ж других дел нема.

Бросил сигарету вниз и пошел обратно в квартиру. По дороге машинально запер балконную дверь с внутренней стороны на задвижку, спохватился, хотел было отпереть, но посмотрел на спину Дениса и подумал: «А и черт с ним! Пусть постоит там, покукует, отдохнет от коллектива. Устал он, видите ли! Замерзнет — постучится». Я прошел на кухню, плеснул в чашку остывшей заварки и понял, что спать сегодня не придется. Мне было тоскливо и зло. Злился я главным образом на себя — на свою мягкотелость, на то, что не послал Дениса сразу, как только он позвонил, что вообще дал себя вовлечь в эту дурацкую историю, стал всеобщей жилеткой («И главное, повадились на моей кухне сидеть, как будто так и надо! Даже разрешения не спрашивают! Я им что, психоаналитик с собственным кабинетом?» — злобно думал я), наконец, я злился на то, что очередной рабочий день пойдет насмарку. Светает уже, а я ни в одном глазу.