Она открыла глаза и обнаружила, что лежит в кровати, состоящей словно из снежинок, на ощупь они были, как перья, а вели себя, как необыкновенно послушные и дружески расположенные к тебе насекомые. Белый, как снег, но почти такой же теплый, как ее кожа, этот материал, казалось, не ограничен охватывающим его конвертом, но в то же время его составляющие, которые явно парили свободно, не попадали ей в глаза, нос и вообще не выходили за пределы пространства в несколько сантиметров вокруг кровати и ее облаченного в пижаму тела.

Кровать стояла в скромной, почти без мебели комнате площадью метров пятнадцать, с одним окном, выходящим на ярко освещенный балкон, где она увидела Смыслию, сидящую в одном из двух кресел. Аватара еще несколько минут предавалась созерцанию открывавшегося перед ней вида, потом повернулась к ней и улыбнулась.

— Добро пожаловать в землю живых! — сказала она, делая приглашающее движение рукой. — Одевайтесь. Мы позавтракаем, а потом отправимся на экскурсию.

И вот теперь они сидели на утесе, и Ледедже пыталась осознать, что она видит перед собой.

Она снова перевела взгляд на свою руку. На ней были выбранные ею светло-фиолетовые брюки, с обтягивающей манжетой на голени, и легкая, но непрозрачная блузка с длинными рукавами того же цвета; рукава она закатала до локтей. Ей думалось, что в общем выглядит она довольно неплохо. Средний гуманоид Культуры (насколько она могла судить, увидев несколько сотен таковых за время прогулки; всякие диковинные, так сказать, экземпляры не в счет) ростом не превосходил хорошо питающегося сичультианца, вот только был плохо сложен: слишком короткие ноги, слишком длинная спина, и внешне они выглядели изможденными: животы и задницы слишком плоские, плечи и верхняя часть спины какие-то чуть не ломаные. Она подумала, что, наверно, кажется им горбатой, брюхатой и толстозадой; но это не имело значения: на ее собственный вкус она выглядела практически идеально. И она осталась красавицей, какой и была всегда прежде, какой ей всегда было суждено быть — с татушками, которые проникали в ее тело до костей и глубже — до клеточного уровня, или без них.

Она поняла, что у нее не больше ложной скромности, чем у Смыслии, чем у самого корабля.

Ледедже оторвала взгляд от своей руки.

— Думаю, я бы хотела иметь какие-нибудь татуировки, — сказала она Смыслии.

— Татуировки? — сказала аватара. — Нет проблем. Хотя мы можем предложить вам кое-что получше, чем несмываемые знаки на коже, если только вы не хотите именно этого.

— И какие, например?

— Посмотрите. — Смыслия махнула рукой, и перед ними над тысячеметровой пропастью появились гуманоиды Культуры с татуировками еще более удивительными, чем были у нее, по крайней мере на уровне кожи. Она видела татуировки, которые не только немного светились, а воистину сияли и могли отражать свет; двигающиеся татуировки, татуировки, излучавшие когерентный свет, татуировки, которые могли подниматься над поверхностью кожи и создавать реальные или голографические изображения, татуировки, которые были не просто произведением искусства, а нескончаемым представлением. — Подумайте, — сказала Смыслия.

Ледедже кивнула.

— Спасибо. Подумаю. — Она снова посмотрела вдаль. Сзади по тропинке за невысокой стеной прошла группка. Они говорили на языке Культуры, марейне, — Ледедже понимала его и могла на нем говорить, хотя и не без трудностей; для нее естественным был сичультианский формал, на котором они теперь и говорили со Смыслией. — Вы знаете, что мне нужно вернуться в Сичульт, — сказала она.

— Закончить одно дело, — сказала Смыслия, кивая.

— И когда я смогу отправиться?

— Как насчет завтра?

Она посмотрела на бронзовую кожу аватары. Та казалась фальшивой, словно была из металла — ненастоящие плоть и кости. Ледедже подумала, что это было сделано специально. Ее собственная кожа по тону напоминала кожу Смыслии, — издалека можно было подумать, что они ничем не отличаются, — но при внимательном взгляде ее кожа показалась бы естественной как сичультианцам, так и — она была в этом уверена — этой пестрой толпе людей странного вида.

— Это будет возможно?

— Завтра вы смогли бы отправиться в путь. Мы довольно далеко от Сичульта. Путешествие займет некоторое время.

— Сколько?

Смыслия пожала плечами.

— Тут много привходящих обстоятельств. Я думаю, много десятков дней. Но, надеюсь, что меньше ста. — Она сделала движение руками, которое, как догадалась Ледедже, означало сожаление или извинение. — Не могу доставить вас туда сама — пришлось бы сильно менять курс и расписание. Вообще-то в настоящий момент мы направляемся по касательной в сторону от пространства Энаблемента.

— Вот как. — Ледедже только теперь узнала об этом. — Тогда чем скорее я отправлюсь, тем лучше.

— Я передам запрос на корабли, узнаю, кто заинтересован, — сказала Смыслия. — Однако тут есть одно условие.

— Условие? — Она подумала, что в конечном счете какая-то плата все же взимается.

— Позвольте мне быть откровенной, Ледедже, — сказала Смыслия, и на ее лице мелькнула улыбка.

— Пожалуйста, — ответила она.

— Мы — я — почти уверены, что вы хотите вернуться в Сичульт, лелея в душе убийство.

Ледедже молчала, пока не поняла, что чем дольше она не отвечает, тем больше ее безмолвие похоже на согласие.

— Почему вы так думаете? — спросила она, пытаясь подражать ровному, дружескому обыденному тону Смыслии.

— Да ладно вам, Ледедже, — ворчливо проговорила аватара. — Я тут провела кое-какое расследование. Этот человек вас убил. — Она небрежно махнула рукой. — Может быть, не хладнокровно, но явно в условиях, когда вы были совершенно беззащитны. Вы были во власти этого человека еще до вашего рождения, он обратил вашу семью в рабство и оставил на вас пожизненные метки как на его собственности, разрисовал вас, как банкноту высокой номинальной стоимости, выпущенную специально для него. Вы были его рабыней, вы пытались бежать. Он преследовал вас, как зверя на охоте, поймал вас, а когда вы оказали ему сопротивление, — убил. Теперь вы освободились от него, освободились от меток, по которым он мог опознать в вас свою собственность, но вы еще и свободны вернуться туда, где живет он (возможно, считающий вас окончательно мертвой), ни о чем таком не подозревая. — Смыслия в этот момент посмотрела на Ледедже, повернув не голову, а плечи и верхнюю часть тела, так что младшая женщина не могла сделать вид, будто не замечает этого. Ледедже тоже повернулась, хотя и с меньшим изяществом, и Смыслия понизила и чуть-чуть замедлила свой голос. — Мое дитя, вы бы не были гуманоидом, пангуманоидом, сичультианкой или кем угодно, если бы не горели жаждой мести.

Ледедже слышала все до последнего слова, но не стала отвечать сразу же. «Есть и еще кое-что, — хотела сказать она. — Есть и кое-что еще, дело не в одной только мести…» — но она не могла это сказать. Она отвернулась, снова вперив взгляд вдаль.