– Мне нужно позвонить бывшей жене, я должен отвезти Катю домой, – проговорил я, продолжая гладить девушку по голове.

– Мы уезжаем? Так скоро? – разочарованно спросила Таня, хлопая ресницами. – Я так надеялась провести здесь несколько дней, прочувствовать себя твоей рабыней-Золушкой…

С этими словами она запустила свою маленькую ручку под отворот халата и провела горячей ладонью по моей груди, животу, спускаясь ниже. Я тут же почувствовал прилив мощной порции крови к детородному органу, а когда Таня обхватила его и начала нежно поглаживать, я шумно выдохнул, но нашёл в себе силы ласково убрать её шаловливые руки со своего члена, памятуя о том, что в соседней комнате меня дожидается дочь. Надо признать, мне нравился настрой Тани и её мысли о совместном отдыхе здесь, в моём воображении уже разыгралась картина того, как Таня в костюме Жасмин из сказки про Алладина танцует для меня танец живота и выполняет все мои прихоти. Именно поэтому, поддавшись похоти, я подумал, что ничего страшного не случится, если Вероника заберёт Катю, а мы ещё немного задержимся в Диснейленде.

Вернувшись в гостиную, я застал там всё ещё сидящую в той же позе дочь, которая со злостью тыкала маленькими пальчиками в кнопки на пульте от телевизора. Завидев меня, она вновь захныкала и начала канючить позвонить маме.

И вот теперь, слушая, как Катя жалуется Веронике на меня и Таню, я ощущал такой стыд, что готов был сквозь землю провалиться. Я понимал, что выгляжу в глазах бывшей жены куском дерьма, что уязвляло моё самолюбие, однако это было ничем по сравнению с тем, какую боль причиняло мне осознание того, каким чудовищем я выгляжу в глазах собственного ребёнка. Страшнее же всего было понимать, что на исправление этой ошибки уйдёт очень много времени, если, конечно, Катя теперь вообще захочет общения со мной.

Я с тоской осознавал, что моя жизнь катится по наклонной со скоростью ракеты, что я рискую потерять самого дорого мне человечка и что виноват в этом только я сам. Не нужно было спрашивать самого себя, когда началось это моральное падение, ответ лежал на поверхности и был так же очевиден, как то, что дважды два – четыре. Точкой отсчёта той самой наклонной явилась роковая встреча с Таней…

Пребывая в растерянном состоянии, я наскоро собрал вещи дочери и вызвал такси. Таня осталась в номере, и я надеялся, что, оказавшись с малышкой наедине, смогу хоть немного смягчить её отношение к сложившейся ситуации. Моим чаяниям не суждено было сбыться. Всю дорогу до аэропорта Катя демонстративно отворачивалась к окну, стоило мне обратиться к ней, всем своим видом показывая, что обижена на меня и не желает поддерживать разговор. Сказать по правде, от этого я чувствовал свою никчёмность, ощущал себя отвратительным отцом, не умеющим отвлечь дочь от неприятных воспоминаний или расположить собственного ребёнка к себе в такой момент. Не то чтобы я не знал, как нужно обращаться с детьми, я знал, я даже прочёл несколько книг по психологии, название одной мне особенно запомнилось и звучало примерно так: «Как говорить, чтобы дети слушали, и как слушать, чтобы дети говорили». Но применить все эти советы на практике у меня не выходило, особенно когда дело доходило до стрессовой ситуации. Нельзя было сказать, что Катя была неуправляемым или капризным ребёнком, но она была очень упрямой и если уж что-то вбила себе в голову, то переубедить её не будет никакой возможности. Я же был неуверенным в себе родителем, плохо знающим своего собственного ребёнка и не умеющим найти с ним точки соприкосновения.

Помимо раздражения на себя и огорчения, я испытывал ещё и некий лёгкий страх. Страх потери доверия и уважения родного человечка. Я не оставлял попыток развеселить Катю, привлечь её внимание, но чем больше я старался, тем сильнее она дула губки и хмурила лобик.

– Когда я уже увижу маму? – требовательно спросила малышка, стоило нам занять свои места в самолёте.

– Через несколько часов, – как можно ласковей ответил я. – Хочешь чего-нибудь?

– Нет, – резко ответила Катя и снова демонстративно уставилась в иллюминатор.

Я же почувствовал в её голосе такой холод отчуждённости, что меня на самом деле начало знобить. Я и не предполагал, что Катя настолько злопамятна. Неужели это конец? Конец короткой эпохи моего несовершенного отцовства? Безусловно, я виноват перед дочерью, но заслуживаю ли я того, чтобы возненавидеть меня за мою ошибку? Наверное, заслуживаю. Если мне не удастся вернуть расположение дочери, если она не захочет больше видеться со мной – это будет катастрофой для меня. Я не смогу навязывать своё общество ребёнку, который не испытывает ко мне никакой привязанности, честно сказать, я даже представить не мог, каково быть отвергнутым собственным дитя. Мне так нравилось то, что Катя тянулась ко мне, ждала встречи и радовалась, когда я приходил, что я и сам каждый раз с нетерпением ждал встречи с ней, чтобы вновь увидеть её любящие карие глаза и услышать заливистый детский смех.

Катя вскоре задремала, а я всё смотрел в её спящее лицо и думал о том, что будет, если она меня возненавидит? Смогу ли я с этим справиться в одиночку? Что греха таить, никто не поддерживал мои встречи с дочерью, кроме матери и отца, и желание Катюши видеться со мной очень сильно мотивировало меня на ежесубботние поездки. Таня каждый раз надувала губы, когда я уезжал в Бор, и мне приходилось перечислять немалую сумму денежных знаков на её банковскую карту, чтобы отвлечь шоппингом до моего возвращения в её постель. Нужно быть идиотом, чтобы не понять, что после таких неудачных выходных мои родители съедят меня с потрохами, узнав о случившемся, и перестанут уважать как отца их единственной внучки. Мама, вероятнее всего, сначала сделает мне выговор, потом запретит подходить к ребёнку на километр, а потом разрыдается и будет винить себя в том, что так плохо воспитала собственного сына. Вероника и подавно запретит мне видеться с Катей после услышанного. Она и раньше-то не особенно радовалась нашим встречам с дочерью, постоянно накручивала её против меня, а теперь я даже боюсь представить, на какие меры она готова будет пойти, чтобы оттолкнуть от меня дочь окончательно. Даже Катя, вернее, в силу сложившихся обстоятельств, в первую очередь – Катя, бросит меня одного со своим желанием навещать её, пытаться сохранить тот тлеющий огонёк любви ко мне в её маленьком сердце, который уже почти окончательно угас. Вот и получается, что я останусь один на один со своей проблемой, без поддержки и одобрения близких людей.

Я вспомнил ярость Вероники, буквально просачивающуюся сквозь телефонную трубку, когда она узнала о произошедшем. И когда моя бывшая жена стала такой импульсивной и грубой? Кажется, она грозилась придушить меня… Я вообразил себе грозное лицо Вероники, угрожающей мне расправой, и подумал, что она выглядела в тот момент скорее как разъярённый котёнок, нежели тигрица. Вероника всегда была покладистой и мягкой, застенчивой и наивной, я не мог представить, что она за столь короткий срок смогла превратиться в уверенную в себе женщину с характером.

Я не боялся гнева бывшей жены, я был почти уверен, что она уже смягчилась, но я жестоко ошибался. Едва мы сошли с трапа самолёта и появились в здании аэропорта, как Вероника подбежала к нам, вырывая Катюшу из моих рук. Дочь, словно по заказу, вновь расплакалась горючими слезами, а Вероника успокаивала её, гладя по голове и меча в меня грозные взгляды-молнии. При виде всей этой картины я чувствовал себя ничтожеством, оторвавшим ребёнка от матери и обидевшим вдали от дома. В дополнение ко всем неприятностям, как по мановению волшебной палочки пресловутого Гарри Поттера, из-за угла вышел Волков, чёрт бы его подрал, и с угрожающим выражением лица двинулся в нашу сторону. Сначала я не понял, что он тут вообще делает, но когда этот деревенщина приблизился к нам и заключил в объятья продолжающих хныкать и обниматься девчонок, я выпал в осадок. Катя бросилась к нему на шею, словно это он был её отцом, а не я, а этот ублюдок с готовностью усадил мою дочь к себе на руки, прижимая её так, будто бы собирался защитить от самого страшного чудовища на земле. Моё сердце пронзила стрела ревности при лицезрении этой немой сцены. Я, конечно, подозревал, что Волков втёрся в доверие к Веронике и моей дочери, но что он настолько глубоко запустил свои щупальца – я и не предполагал. Я не знаю, почему я так ненавидел его, хотя нет, знаю, он уже в своим пятнадцать лет умудрялся портить мне жизнь, распуская слюни по моей тогда ещё будущей, а не бывшей жене.