Вновь Роланд и Эдди переглянулись, и теперь ответил Роланд.

— Да, пожалуй, что да.

— Боже, — прошептал Джон, и от благоговейного трепета,отразившегося на его лице, оно, несмотря на множество морщинок, стало совсемдетским. — Приходящие! И откуда же вы пришли, можете вы мне это сказать? — тутон посмотрел на Эдди, рассмеялся, как смеются люди, признавая, что над нимиудачно пошутили. — Только не из Бруклина.

— Но я действительно из Бруклина, — ответил Эдди. Мог бы,правда добавить, что из Бруклина другого мира, о чем уже знал наверняка. Вмире, откуда он пришел, детскую книжку, которая называлась «Чарли Чух-чух»,написала женщина по имени Берил Эванз; в этом ее написала другая женщина,Клаудия-и-Инесс Бахман. Берил Эванз звучало нормально и понятно,Клаудиа-и-Инесс Бахман — фальшиво, как трехдолларовая купюра, однако Эдди всебольше склонялся к мысли, что настоящий автор именно Бахман. А почему? Дапотому что она жила в этом мире.

— Я действительно из Бруклина. Только… э… не совсем того.

Джон Каллем по-прежнему смотрел на них широко раскрытыми отизумления глазами ребенка.

— А как насчет других парней? Тех, что поджидали вас? Онитоже..?

— Нет, — качнул головой Роланд. — Они — нет. И больше на этовремени нет, Джон. Во всяком случае, сейчас, — он осторожно поднялся, схватилсяза балку над головой, вылез из лодки, чуть скривившись от боли. Джон последовалза ним, потом Эдди. Уже с помощью обоих мужчин. Боль в правой голени немногоутихла, но нога онемела и слушалась с неохотой.

— Сейчас идем к тебе, — распорядился Роланд. — Есть человек,которого нам нужно найти. Если боги будут милостивы, ты, возможно, сможешь намв этом помочь.

«Он сможет помочь нам не только в этом», — подумал Эдди,выходя за ними в солнечный свет, скрипя зубами от боли, которая пронзала ногупри каждом шаге. В этот момент ему казалось, что он убил бы святого за десятоктаблеток аспирина.

КУПЛЕТ:

Сommala — loaf — leaven!

They go to hell or up to heaven!

When the guns are shot and the fire’s hot,

You got to poke em in the oven.

ОТВЕТСТВИЕ:

Commala — come — seven!

Salt and yow for leaven!

Heat em up and knock em down

And poke em in the oven.

1

Зимой 1984-85 годов, когда пристрастие Эдди к героинунезаметно пересекло границу между Страной расслабляющих наркотиков иКоролевством действительно плохих привычек, Генри Дин встретил девушку и накороткое время влюбился. Эдди полагал Сильвию Голдовер уродиной El Supremo [55] (потные подмышки и зловонное дыхание, вырывающееся из губ Мика Джаггера), нодержал язык за зубами, потому что Генри видел в ней ее красавицу, а Эдди нехотелось расстраивать старшего брата. В ту зиму влюбленная парочка проводиламного времени, прогуливаясь по продуваемому ветрами берегу Кони — Айленда илисидя последнем ряду одного из кинотеатров на Таймс-сквер, где они принималисьобниматься и целоваться, как только заканчивался попкорн и большой пакетарахиса.

Эдди философски относился к появлению в жизни Генри новогочеловека; если Генри нисколько не беспокоило зловонное дыхание СильвииГолдовер, и он мог сосаться с ней, переплетаясь языками, флаг ему в руки.Большую часть этих трех серых месяцев Эдди провел в семейной квартире Динов, водиночестве и обдолбанный. Он не возражал, наоборот, ему нравилось. Генри, еслипоявлялся, немедленно включал телевизор и постоянно изводил Эдди насмешкамииз-за аудиокассет с фэнтези («О, наш Эдди опять слушает сказочки об эльфах,людоедах-великаках и таких очаровательных лилипутиках!») Всегда называлвеликанов великаками. Генри считал, что все это выдуманное дерьмо сплошнымобманом. Эдди иногда пытался заикнуться, что большего обмана, чем сериалы,которые показывали днем по ти-ви, просто быть не может, но Генри не желал этогослушать. Генри мог со всеми подробностями рассказать тебе о злобных близнецахиз «Центральной больницы» [56] и не менее злобной мачехе из «Путеводногосвета» [57].

Во многих аспектах великая любовь Генри Дина (закончиласьона, когда Сильвия Голдовер украла девяносто баксов из бумажника Генри, оставивна их месте записку: «Извини, Генри», — и сбежала неизвестно куда со своимпрежним бойфрендом) только радовала Эдди. Никто не мешал ему сидеть на диване вгостиной, слушая аудиокассеты Джона Гилгуда, читающего трилогию Толкиена, апотом, уколовшись, отправляться в леса Мирвуда и копи Мории с Фродо и Сэмом.

Он любил хоббитов, думал, что смог бы счастливо провестиостаток жизни в Хоббитоне, где самым страшным наркотиком считался табак, астаршие братья не получали удовольствие, целыми днями насмехаясь над младшими,и маленький, окруженный лесом домик Джона Каллема вернул его в те дни и наудивление живо напомнил ту мрачноватую историю. Потому что в коттедже у неговозникло ощущение: а ведь тут могли жить и хоббиты. Аккуратная, миниатюрнаямебель в гостиной, диван и два кресла, с белыми накидками на подлокотниках иверхней части спинки, где к ней прикасается затылок. Черно-белая фотография взолотой рамке, похоже, родителей Каллема, на одной стене, и дедушек и бабушек —на другой. Так же в рамке благодарственная грамота «Добровольной пожарнойкоманды Ист-Стонэма». Длиннохвостый попугай в клетке, радостно щебечущий, кошкана каминной доске. Когда они вошли, она подняла голову, с мгновение изучаланезнакомцев сузившимися глазами, потом вроде бы вновь заснула. Околокресла-качалки на высокой подставке стояла пепельница, в которой лежали дветрубки, одна из стержня кукурузного початка, вторая из древесины корня вересковогодерева. Старой радиоле «Эмерсон» [58], с линейной шкалой радиочастот ибольшим диском настройки, место в гостиной нашлось, а вот телевизора не было. Вкомнате приятно пахло табаком и ароматической смесью сухих цветочных лепестков.Фантастическая чистота свидетельствовала (хватало одного взгляда, чтобы этопонять) о том, что хозяин коттеджа неженат. Так что гостиная Джона Каллемаявляла собой скромную оду прелестям холостяцкой жизни.

— Как твоя нога? — спросил Джон. — Кровь, похоже, течь перестала,но при ходьбе ты сильно прихрамываешь.