Позже, наверное, несколько часов спустя, фанерная дверь бокса, где я находился, открылась, и меня забрали двое конвоиров. Мы вышли на улицу, уже наступила ночь. Несмотря на слепящие огни взлетной полосы, было видно усеянное звездами небо, и сердце у меня заныло. Сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз видел звезды! Мы тащились через огромную приангарную площадку, и я все время оглядывался, надеясь увидеть автобус. Я устал. Мне не хотелось долго идти в этих чертовых цепях. Наконец мы остановились около одного из двух военных самолетов, стоящих перед ангаром.

Конвоир открыл и снял цепи с ног.

— Залезай, — приказал он.

— Что, черт побери, происходит?

— Залезай, — повторил он.

Я взобрался по трапу в темную кабину и увидел Гриффина, в одиночестве сидящего на заднем сиденье. Через маленький иллюминатор он разглядывал стоящих внизу конвоиров.

— Все! — крикнул он.

Конвоиры спустились и отошли в сторону. Трап поднялся. Зажегся свет.

— Иди сюда, дай я сниму с тебя наручники, — улыбнулся Гриффин, доставая ключ.

— Что происходит?

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— Ты летишь домой, в Канзас.

— Не шути со мной.

— А я не шучу.

— Ты говорил, что это почти невозможно сделать.

— Да. Если только кто-нибудь не позвонит президенту.

— Безусловно.

— Вот кое-кто и позвонил.

— Президенту Соединенных Штатов? О чем ты, черт возьми, говоришь?

Гриффин сидел ко мне лицом, но если он как-то и отреагировал на мои слова, то я этого не заметил. Единственными источниками света были узкая тусклая светящаяся полоска, тянувшаяся по полу, и огни на крыльях самолета.

— Кто звонил президенту? — снова спросил я.

— Не могу сказать. Наверное, твой друг.

— У меня нет таких друзей.

— Так, значит, у тебя нет друзей? Тогда у тебя есть ангел-хранитель.

— Никто не знал, где я нахожусь. Если только ты не рассказал.

— Давай не будем об этом, — предложил Гриффин. — Не будем переживать по поводу твоего освобождения. Лучше подумаем о том, как удержать тебя в стороне от происходящего. Но при этом ты всегда должен быть готов действовать, на случай если понадобишься.

Я вспомнил кенийский журнал с фотографией Буша-старшего и Ага-Хана. Вспомнил долгие ночи, проведенные вместе с Кэтлин, и все, что она рассказывала о друзьях своего босса в высших кругах.

— Фаридун, — осенило меня. — Фаридун вытащил меня.

— Не будем об этом. Не стоит к этому возвращаться, — повторил Гриффин. — Не говори больше о Гуантанамо. Потому что ты там никогда не был.

— Да. Я никогда не был там целых пять месяцев. Это ты позвонил Фаридуну.

— Когда-нибудь я тебе все расскажу. Но не сейчас. — Гриффин повернул свою черную голову и посмотрел в окно.

Я уснул и проснулся, когда мы взлетали, и снова погрузился в сон.

— Мы летим над Миссисипи, — сообщил Гриффин. Два освещенных огнями корабля плыли сквозь ночь по черной реке. Похоже, мы следовали за ними вверх по течению.

— Большая мутная река, — ответил Гриффин.

В этот момент я понял, что мы действительно летели домой. «Большая мутная река». Помню, как повторил эти слова, а потом — все. Я погрузился в такой глубокий сон, что проснулся, только когда мы катили по посадочной полосе.

— Курт.

— Да?

— Ты почти дома.

В кабине зажегся свет, и я стал моргать, пробуждаясь ото сна.

— Что?

— Мы почти дома. Мы в Макконнелле.

— Хорошо. Слава Богу!

— Тебя здесь ждут. Думаю, ты хотел бы их увидеть.

Они стояли перед большим старым «шевроле-сабербаном» в свете прожекторов, ярких, как на концерте. Я помахал им рукой через крошечное окошко самолета, и Бетси сказала что-то Мириам, поднимая ее на руки и указывая куда-то. Но Мириам смотрела по сторонам. Она выглядела немного растерянной — вокруг все было таким незнакомым.

Трап самолета опустился, и Гриффин взял меня под руку, словно мне была нужна помощь. К моему удивлению, именно так оно и было.

— Я понял, я понял, — сказал я.

Мы вышли из самолета. В воздухе пахло только что вскопанным черноземом. Наверное, мы находились на окраине базы, потому что здесь пахло фермами, землей и сеном, и это был лучший запах на свете. Потом Бетси бросилась ко мне вместе с Мириам. Я взял своего ребенка на руки, обнял Бетси, крепко прижал их к себе и не хотел отпускать. Волосы Бетси пахли духами из маленького флакона с хрустальными голубями. На мгновение я отстранился из-за неприятных воспоминаний о том происшествии на палубе корабля. Бетси вскинула на меня глаза, а потом посмотрела очень серьезно:

— Это ты, Курт? Тебя трудно узнать из-за бороды.

Мириам стирала поцелуи с лица и выглядела немного напуганной.

— О, малышка! Я сам не могу поверить, что это я. И что вижу тебя и Мириам. Иди сюда, кроха, давай поцелуемся, как эскимосы.

Она отстранилась.

— Я не могу… не могу поверить в это. Пойдем, малыш. Пойдем отсюда к чертовой матери… Пойдем скорее домой.

— Нам придется остановиться на ночь в мотеле.

— Раз мы вместе — значит, мы дома.

— Нам нужно о многом поговорить, — сказала Бетси.

— Да, — отозвался я. — Наверное.

Той ночью в «Рамаде» мы не занимались любовью. Мириам лежала на кровати рядом с Бетси, с другой стороны — ее сон был беспокойным. Но это была не единственная причина. Мы не ссорились, но что-то повисло в воздухе между нами, и мы молчали.

— Расскажи, как ты жила все это время, — нарушил я молчание.

— Мне было одиноко, — ответила Бетси. — Так одиноко, что это не передашь словами. Вот так я и жила.

— Но Гриффин заботился о вас.

— Так это был Гриффин? Кто-то побеспокоился о том, чтобы нам было где жить, чтобы были пища и телевизор. Мы жили в Арлингтоне, в штате Виргиния. Но с тем же успехом можно сидеть и в тюрьме. Ни друзей, ни работы, никаких телефонных звонков без присмотра. Боже всемогущий! Курт! Ты уехал, а мы с Мириам оказались за сотни миль от дома под арестом, и я до сих пор не имею понятия, где ты был, чем занимался и зачем.

— Я хотел бы рассказать тебе все, Бетси, но если я начну, то уже не смогу остановиться. А мне нельзя этого делать.