произвольными интервалами. Советы запросили уведомление за 90 минут, чтобы они могли собрать группу сопровождения и уведомить войска внутренней безопасности, которые охраняли периметр фабрики, о том, что американцы будут разгуливать за пределами заводских стен. Это было то, на что инспекторы охотно согласились — мы не хотели, чтобы взвинченный охранник стрелял в нас из травки. Вокруг фабрики не было установленной пешеходной дорожки. То, что сошло за тропинку, в лучшем случае оставляло менее 20 см видимого следа, а в худшем — просто высокую траву и кусты, кишащие клещами.

Дикая растительность скрывала многочисленные выбоины, которые представляли постоянную опасность (действительно, один из инспекторов из команды Гайлер сильно подвернул лодыжку, наступив в одну из них). Советская практика перебрасывания строительного мусора через стену также привела к тому, что повсюду были разбросаны различные столбы, провода и бетонные блоки. Более 50 % пути по периметру проходило через то, что лучше всего описать как болото, а на других участках были большие поваленные деревья, канавы и крутые склоны, которые вели вниз к глубоким оврагам.

С инспекционной точки зрения патрулирование периметра было бесполезным занятием — всем, кто делал это, было до боли очевидно, что никакие предметы, ограниченные договором, не смогут проскользнуть через стену периметра. Действительно, ранние базовые инспекционные группы, которые дополняли отряд контроля главных ворот, были единодушны в рекомендации исключить это требование договора как излишнее. Но не могло быть «контроля главных ворот и периметра» без «периметра», поэтому он оставался, хотя бы для того чтобы успокоить политические чувства экспертов по контролю над вооружениями в Вашингтоне, округ Колумбия.

С завода сходили железнодорожные вагоны, в том числе несколько 4-осных версий «системного компонента». Железнодорожный вагон обычно тянулся одним локомотивом, соединенным с меньшим «буферным» вагоном, прикрепленным к большему 23,5 метровому 4-осному железнодорожному вагону. Советы объявили этот вагон достаточно длинным, чтобы перевозить предметы, ограниченные договором, но пустым. Поезд останавливался на выходе с завода, инспекторы измеряли длину и ширину вагона с помощью ручной рулетки, а затем просили советские власти открыть вагон, чтобы они могли заглянуть внутрь и подтвердить, что в нем действительно не перевозился предмет длиной 14 метров или длиннее.

Наибольшее волнение, вызванное этими ранними проверками, произошло 9 июля, когда одна из инспекторов группы Гайлер Дианна Дикарло была остановлена начальником заводской охраны Вячеславом Лопатиным, который был озадачен маленьким персональным дозиметром, используемым для проверки уровней радиационного облучения, который носила мисс Дикарло. Дозиметры были выданы команде Гайлера в соответствии с Договором по управлению контролем (ТММО)[48] в Рейн-Майне перед их отъездом 1 июля.

Хотя это был приемлемый предмет для базовых проверок, дозиметр не был одобрен при контроле главного входа, поэтому г-н Лопатин попросил мисс Дикарло снять его перед входом в вагон. Она так и сделала, и дозиметр был возвращен ей, как только она вышла. Однако в пересказе история разрослась, и вскоре поползли слухи о том, как Лопатин силой отобрал дозиметр у Дикарло, что привело к официальному расследованию, которое, как только факты были собраны и оценены, быстро опровергло небылицу. (Это также привело к тому, что базовые группы оставили свои дозиметры во время поездки в Воткинск.)

Команда Гайлер отбыла после двухнедельной командировки, и ее заменила команда Готро (возглавляемая полковником армии США Эндрю Готро, который был арендован OSIA у Военного колледжа армии США). Не успела команда Готро прибыть, как их, так сказать, бросили в огонь — 15 июля первый 6-осный терморегулируемый железнодорожный вагон, перевозивший ракету SS-25, покинул завод. Дежурным офицером OSIA по этому знаменательному событию был Стью О'Ниллл, который вместе с членами команды Готро быстро окрестил ракету «Питтсбург». Десять дней спустя с завода вылетела вторая ракета, которую команда Готро прозвала «Де Мойн». (Барретт Хавер был дежурным офицером OSIA для этой инспекции).

Процедура проверки 6-осного железнодорожного вагона была такой же с точки зрения измерения размеров 4-осного железнодорожного вагона. Однако шестиосный железнодорожный вагон содержал ракету в пусковом контейнере, который заполнял внутреннюю часть вагона с небольшим количеством свободного места. Было решено, что два инспектора в сопровождении трех советских специалистов (два заводских сопровождающих и переводчик) проведут внутреннюю инспекцию, которая включала в себя измерение контейнера с ракетой. Ведущий инспектор протискивался вниз по стенке контейнера для ракет, держась за свернутую рулетку, в то время как второй инспектор оставался в задней части ракеты, держась за «нулевой» конец рулетки. «Советские сопровождающие, — сообщил Барретт Хавер после инспекции 25 июля, — удерживали на ракете прямые края с каждого конца… Оба конца ракеты были плоскими, без препятствий, что делало процесс очень простым». Инспекторы были удовлетворены тем, что измерение было точным.

Измерение диаметра контейнера было более сложной задачей, как с точки зрения стесненных условий в задней части железнодорожного вагона, где располагалась передняя часть ракеты, так и с точки зрения геометрии самого пускового контейнера, что затрудняло получение точных измерений. «Проблема, — отметил Барретт Хейвер, — заключается в искажающем эффекте на прямых краях», создаваемом наличием опорного кольца на передней панели контейнера, из-за чего прямые края, используемые для измерения, отклонялись под углом, добавляя около 2 см к диаметру контейнера. Советы не были в восторге от этого эффекта, и поэтому цифры были представлены как измеренные. Однако, проводя эти измерения, инспекторы и их советские сопровождающие быстро обнаружили, что во внутреннем конце вагона недостаточно места для размещения пяти человек. Решение состояло в том, чтобы советский переводчик следовал последним, в результате чего он не мог видеть, что происходит, но мог слышать, как говорят другие, и быть услышанным, если понадобятся его услуги.

Эффект клаустрофобии от пребывания внутри заполненного ракетами железнодорожного вагона был реальным. Как только инспектор входил в вагон через боковую дверь в задней части вагона, он или она поворачивали направо через небольшой проход, а затем сталкивались лицом к лицу с устройством помощи при разгоне пускового контейнера. Салон вагона был тускло освещен, а в воздухе пахло смазкой и свежей краской. Советы не хотели, чтобы инспекторы прикасались к пусковому контейнеру, поэтому им пришлось спускаться по вагону, откидываясь назад на борт вагона и перетасовывая тележку для ракет, на которой находился пусковой контейнер (тележка на колесах была прикреплена к вагону лебедкой с помощью набора направляющих, установленных на платформе, на полу железнодорожного вагона). Это была не та задача, на выполнение которой нужно было надевать свои лучшие воскресные наряды — инспекторы часто выходили с проверки ракет в пятнах масла и порванной одежде. Но это была работа, для выполнения которой их послали, и никто из тех, кому предложили возможность осмотреть ракету, не отказывался от нее.