И полюбил ее Брандир; она же, окрепнув, частенько подавала ему руку, поддерживая хромого при ходьбе, и называла его братом. Но сердце ее было отдано Турамбару; лишь при его появлении улыбалась девушка, и лишь когда Турамбар заговаривал с нею весело, смеялась она.

Однажды золотой осенью ввечеру сидели они вместе, а заходящее солнце одело склон холма и Эффель Брандир с его жилищами алым заревом, и царила вокруг глубокая тишина. И молвила Ниниэль:

– Имена всего, что есть, разузнала я ныне, кроме разве твоего. Как же зовут тебя?

– Турамбар, – отвечал он.

Она помолчала, словно прислушиваясь, не уловит ли смутного эха, а затем спросила:

– А что оно значит – или это просто твое имя и ничего больше?

– Значит оно – Победитель Темной Тени, – отвечал Турамбар. – И я тоже, Ниниэль, пребывал во власти тьмы, в которой сгинуло многое мне дорогое; теперь же, сдается мне, я превозмог тьму.

– А ты тоже бежал от нее куда глаза глядят, пока не добрался до этих приветных лесов? – спросила она. – И когда же спасся ты от тьмы, Турамбар?

– Да, – отвечал он, – бежал я много лет. А спасся тогда же, когда и ты. Ибо пока не пришла ты, Ниниэль, царила тьма, но с тех самых пор – сияет свет. И кажется мне, будто обрел я наконец то, что искал так долго и тщетно.

И, возвращаясь к себе домой в сумерках, говорил он себе:

– Хауд-эн-Эллет! С зеленого кургана явилась она. Не знак ли это – и как мне истолковать его?

Между тем золотой тот год пошел на убыль и сменился мягкой зимой, а следом настал новый благодатный год. В Бретиле царил мир; лесные жители затаились в чаще и домов своих не покидали; и никаких вестей не приходило к ним из окрестных земель. Ибо орки, что в ту пору стекались на юг под темное владычество Глаурунга либо посланы были шпионить к границам Дориата, стороной обходили Переправу Тейглина и на запад пробирались далеко за рекой.

Ныне же Ниниэль совершенно исцелилась, похорошела и окрепла, и Турамбар, не сдерживая себя более, по про сил ее руки. И возрадовалась Ниниэль; но когда прослышал о том Брандир, заныло у него сердце и молвил он ей:

– Не спеши так! И не сочти меня недобрым, ежели посоветую я тебе выждать.

– Ничего, кроме добра, от тебя вовеки не видели, – отозвалась она. – Но почему даешь ты мне такой совет, о мудрый братец?

– Мудрый братец? – повторил он. – Скорее, хромой брат, нелюбимый, неприглядный. А почему – я и сам не знаю. Однако ж на этом человеке лежит тень, и страшно мне.

– Тень и впрямь была, – отозвалась Ниниэль, – он сам мне рассказывал. Но он спасся из-под власти тени так же, как и я. И разве недостоин он любви? Хотя ныне довольствуется он мирной жизнью, разве некогда не был он величайшим из вождей, при одном лишь виде которого разбежались бы все враги наши?

– Кто поведал тебе о том? – спросил Брандир.

– Дорлас, – отвечала Ниниэль. – Разве сказал он неправду?

– Воистину правду, – подтвердил Брандир, однако ж остался весьма недоволен, ибо Дорлас заправлял среди тех, кто призывал к войне с орками. Но по-прежнему искал он доводов, чтобы удержать Ниниэль, и сказал он так:

– Правду, да не всю; был он полководцем Нарготронда, а до того пришел с Севера: и говорят, будто он – сын Хурина Дор-ломинского из воинственного Дома Хадора.

И видя, что при упоминании этого имени по лицу Ниниэли скользнула тень, неправильно истолковал этот знак и добавил:

– Воистину, Ниниэль, права ты будешь, полагая, что такой человек скорее всего очень скоро опять отправится на войну, и, может статься, далеко от здешних мест. А ежели так, долго ли сможешь ты выносить разлуку? Остерегись, ибо провижу я, что ежели Турамбар вновь пойдет в битву, тогда верх одержит не он, но Тень.

– Тяжко мне придется в разлуке, – согласилась она, – но безмужней ничуть не легче, нежели замужем. А жена, может статься, надежнее удержит его и оградит от тени.

Однако встревожили ее слова Брандира, и попросила она Турамбара повременить до поры. Весьма недоумевал он и удручался; узнав же от Ниниэли, что это Брандир посоветовал ей выждать, немало подосадовал.

Когда же вновь настала весна, сказал он Ниниэли:

– Время идет. Мы выждали – и ждать долее я не стану. Поступай так, как велит тебе сердце, Ниниэль, возлюбленная моя, но знай: вот каков стоит предо мною выбор. Ныне вновь отправлюсь я сражаться в лесную глушь; либо возьму тебя в жены и на войну никогда не пойду более – разве для того только, чтобы защитить тебя, ежели какой-либо враг нападет на дома наши.

И возрадовалась она всей душою, и обручилась с ним; а в середине лета сыграли свадьбу, и лесной народ устроил пышный пир; и отвели новобрачным красивый дом, загодя отстроенный для них на холме Амон Обель. Там и зажили они счастливо; но снедала Брандира тревога, и все сгущалась тень в его душе.

А между тем мощь и злоба Глаурунга стремительно росли, и разжирел он и отъелся, и призвал к себе орков, и правил как король-дракон, и все владения былого Нарготронда перешли под его власть. И еще до конца того года – третьего по счету, что прожил Турамбар среди лесных жителей, – Глаурунг начал нападать на их земли, что до поры царил мир; воистину хорошо знал Глаурунг, равно как и его Повелитель, что в Бретиле живет еще горстка свободных людей, последние уцелевшие из Трех Домов, что не покорились власти Севера. И не желали они терпеть того; ибо Моргот задался целью подчинить себе весь Белерианд и обшарить все углы, чтобы не спрятался и не затаился нигде хоть кто-то живой, избежав рабьей участи. Так что догадывался ли Глаурунг, где прячется Турин, либо (как полагают иные) тот и в самом деле на время ускользнул от неотступного ока Зла – оно не особо и важно. Ибо в итоге советы Брандира ни к чему не привели, и в конце концов Турину ничего не оставалось, как выбрать одно из двух: либо пребывать в бездействии, пока не обнаружат его и не выкурят из норы, словно крысу; либо вскорости выступить на войну – и обнаружить себя врагу.

Когда в Эффель Брандир впервые пришли вести о появлении орков, Турин на битву не пошел, уступив мольбам Ниниэли.

– На наши дома пока что не напали – а не таково ли было твое слово? – говорила она. – По слухам, число ор ков невелико. И рассказывал мне Дорлас, что до твоего прихода такие набеги случались то и дело – и лесные жители давали врагу отпор.

Однако лесные жители потерпели поражение, ибо это орочье племя отличалось особой свирепостью, и жестокостью, и хитростью; правда и то, что явились орки с намерением захватить лес Бретиль, а вовсе не проходили через окраины леса по иным своим делам, как прежде, и не охотились небольшими отрядами. Потому Дорласа и его людей отбросили назад с большими потерями, а орки переправились через Тейглин и вторглись далеко в лес. Дорлас же пришел к Турамбару и показал свои раны, и молвил: