— И когда же она с ним: познакомилась?

Док засмеялся, обнажив зубы, слегка пожелтевшие от времени и табака.

— А ты нечто особенное, девочка, ты это знаешь?

— Спасибо.

Он отрезал кусочек бифштекса.

— Они встретились в пятьдесят первом и могли бы долго быть вместе, но однажды ночью Персика подстрелили возле Хопкинса.

Элли замерла.

— Подстрелили? Когда?

Он нахмурился, пожевал губами.

— Должно быть, в пятьдесят втором. Летом, это я помню, потому что стояла жара.

— Кто это сделал?

— Так никогда и не выяснили. Многие в этом клубе в ту ночь имели достаточно причин, чтобы убить его. Кто-то прятался среди деревьев как раз у входа и выстрелил ему прямо в сердце. Он умер до того, как упал на землю, и никакие женские вопли не могли уже вернуть его. Мы все решили, что это сделал Джек Горейс. Он угрожал Персику уже больше года, а тот все никак не оставлял его жену в покое.

— Мейбл быта с ним?

Док покачал головой. Элли позволила себе попробовать собственную еду, и когда первый ломтик картошки, горячий и соленый, идеально прожаренный, коснулся ее языка, она одобрительно причмокнула.

— Ты был прав, — сказала она, предлагая такой же ломтик Блю.

Он взял его и ухмыльнулся:

— Обычно я не ошибаюсь. Док снова заговорил:

— Мейбл не было в городе, когда это произошло, но утром она вернулась.

— Вы знаете точную дату? — спросила Элли, держа ручку наготове.

Он прищурился.

— Должно быть, где-то в июле пятьдесят второго.

Элли посмотрела на записи в блокноте. Через три месяца Мейбл сошла со сцены в Далласе, и ее больше не видели. Элли прикусила щеку, пытаясь решить, стоит напоминать об этом факте или умолчать? Блю решил за нее.

— Черт, Док, прошло всего три месяца после этого, и она исчезла. Похоже, что горе убило ее музыку.

Док аккуратно положил вилку.

— Это может выглядеть так, сынок. Но Господь свидетель, причина в другом.

— Вы знаете, но не говорите, — сказал Блю.

— Правильно. И более того, никогда не скажу.

— Можете вы по крайней мере объяснить мне, почему не хотите? — спросила Элли. — Это самая трагическая тайна, с которой я сталкивалась за все время своей работы.

Даже через сорок лет его глаза подозрительно затуманились.

— Да, так оно и есть.

— Вы любили ее?

— Любил, мисс Коннор. С того времени, когда она была еще совсем крошкой, до сегодняшнего дня. Она заслужила того, чтобы хоть кто-то хранил ее секреты. Этот кто-то — я.

ЛЮБОВНИКИ

Ночной воздух был плотным, как ткань, и горячим, как вода для купания, а лес стоял темный и таинственный. Это немного пугало ее, но она знала, куда идти.

Чья-то рука стащила ее с тропинки, и она вскрикнула от удивления, пока его рот, голодный и щедрый одновременно, не накрыл ее губы, заставив позабыть о страхе. Они упали под раскинувшую сучья сосну, где было уже постелено одеяло.

— Ты подумал обо всем, — прошептала она.

— Я скучал по тебе, — сказал он, целуя ее рот, потом лицо и глаза. Его бедра прижимались к ее бедрам.

— Я тоже. — Она обхватила его голову, притягивая и целуя. Потом оттолкнула его и села верхом, прижимаясь к его напряженной плоти. — Давай я покажу тебе как, — сказала она и медленно, чувственно расстегнула блузку, обнажив не стесненную ничем грудь.

Он застонал и потянулся к ней, а она стряхнула блузку с плеч, выгибаясь, чтобы прижаться своим жаром к нему снизу, а грудью — к его ладоням. Она вскрикнула, когда он сел и притянул ее ближе, задрожала, чувствуя, как его руки скользнули по ее голой спине, сдвигая ткань юбки и трусиков. Почти рыдая от желания, ощущала, как он освободил себя и нетерпеливо рванулся вперед, соединяя их. Путаница ее одежды, царапанье его джинсов о ее колени только добавляли чувственности, но ничто, ничто не могло сравниться со вкусом его рта, его языка, пляшущего на ее губах, когда он был там, глубоко внутри ее. Он поднял руку, застонав.

— Я люблю тебя! — Он двигался, выдыхая слова, прижимаясь губами к ее груди. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

А когда произошло их разъединение и они лежали, задыхаясь, мокрые от пота, прижавшись грудью друг к другу, он обнял ее.

— Я не вынесу этого!

Она уткнулась лицом ему в шею и сдержала плач. Чтобы смолчать и не умолять его остаться, сказала единственное, о чем могла думать:

— Я люблю тебя.

Это не выражало всего. Это были легковесные слова, которые люди употребляют для колы и туфель. Они не смогли передать то ощущение света, которое наполняло ее грудь при одной только мысли о нем, передать всю его болезненную и радостную глубину.

Он поднял голову и взял ее лицо в ладони, целуя ее мягко, нежно, медленно.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказал он.

И она позволила ему верить в это, так же как тысячи поколений женщин до нее.

— Да, — ответила она.

Потому что любила его. Потому что он хотел услышать это. Потому что правда разбила бы ему сердце и заставила отказаться от своего выбора.

Она любила его и поэтому пожалела.

Блю чувствовал себя полупьяным и поглупевшим от страсти мальчишкой. Он и забыл, как это интересно. Рядом с ним в небольшой кабинке сидела Элли, от которой пахло шампунем и кофе. Ее бедро касалось его в идеальном сочетании невинности и соблазна. Когда они с Доком беседовали, Блю наблюдал, как с быстротой ртути менялось выражение ее лица. Он восхищался тем, какая гладкая у нее кожа, думал о том, как намотает черный локон на свой палец. Но в основном думал, как поцеловать ее.

Вся проблема в том, что ее тревожит его репутация. Он нахмурился, глядя в стакан с чаем. Как же это случилось? Ему придется поговорить кое с кем из местных женщин. А пока он просто докажет мисс Элли Коннор, что он вовсе не кобель. Он гордится собой, потому что в музыкальном клубе ограничился малым количеством выпивки, а вчера вообще не испытывал соблазна открывать бутылку. И пока что ничего ужасного не произошло.

Выйдя из ресторана и шагая бок о бок с Элли к грузовичку, он спросил:

— Значит, ты думаешь что Бинкл может быть именно тем парнем?

— Не знаю. И хуже того, не имею представления, как это выяснить, не расспрашивая людей, которые могли знать мою мать. — Казалось, ей стало неприятно от этой мысли. — Я пока не хочу этим заниматься.

Он остановился на тротуаре, чтобы посмотреть на нее.