Пленных мы не взяли, потому что никто не сдавался. Может они опомниться не успели, а может гвардия Флорианов провела идеологическую обработку. Хотя возможно виноваты и слухи, ведь порой про судьбы пленных рассказывали такое, что лучше было не рисковать и сдохнуть в бою.

— Фух, неплохая разминочка. И я стал чертовски сильнее, — довольно произнёс я, начав собирать трофеи.

— Что ты делаешь? — ко мне на стену забрался Онвир.

— Ищу что-нибудь полезное. И ничего такого в этом нет. Ты и сам вон стрелы собираешь. Дорогие наверное?

— Да, дороже чем весь комплект снаряжения стражника. Но стражников можешь даже не трогать, проверяй только гвардейцев. Они одарённые, а эти — нет. Так что оставь простых смертных вон, нашим, — пояснил Онвир, кивнув в сторону поглядывающих в мою сторону мятежников.

Хоть мятежники и напоминали скорее бандитов, нежели солдат, но всё же Викториан некоторые правила устанавливал. Кто убил того и добыча. Никто с этим не спорил, глотки за трофеи друг другу как сброд не резали. А если случались прецеденты, то они пресекались Викторианом. Жестоко и беспощадно пресекались, зачастую на месте и отрубанием рук или сразу головы. Сурово, но зато дисциплина стальная.

— Лучник, мы закончили зачистку и вывели заключённых! — произнёс один из мятежников во внутреннем дворе.

— Отлично, — оглядывая внушительную группу преступников произнёс Онвир. — Узнаю знакомые лица! Эй, Слон, тебя что решили убрать⁈

— Свои же и кинули, — рыкнул по всей видимости главарь бандитов.

— Что же, теперь ты свободен! Но если хочешь, то можешь присоединится к революции. Викториан к ночи возьмёт дворец и ему понадобятся люди, дабы удержать власть.

— С радостью, — оскалившись безумной улыбкой ответил Слон.

После этого бандиты присоединились к мятежниками и снова рассредоточились по городу. Революция мало чем напоминала войну, да и война это не про резню глоток стенка на стенку. Война это про стратегию и тактику, про нахождение бойцов на выгодных позициях в самое нужное время.

И Викториан это понимал, поэтому действовал с помощью малых групп. Ему было плевать на установление контролей над кварталами. Он бил по оружейным, тюрьмам и постоянно находился в движении. Лишь изредка давались бои за особо важные точки, как например банки, где денег уже не было, однако стены некоторых банков были прочнее, чем стены фортов. Хорошее место для логистического узла и госпиталя.

— Боже, теперь мы ещё объединились и с бандитами, которые сами травили народ и пользовались беззаконием, — разочарованно произнёс я, глядя на то, как внутрь форта входят элитные отряды мятежников, которые оставались в резервах и прикрывали тылы.

— Мне это тоже не нравится.

— Но цель оправдывает средства? — саркастично и с нескрываемым презрением спросил я.

— Порой, однако не всегда, — серьёзно ответил Онвир, после чего повернулся и посмотрел прямо мне в глаза. — Я тоже не считаю, что Викториану следует занимать место барона. Ведь тогда у Гроулона даже после всей пролитой крови не будет будущего.

Глава 19

— И что ты задумал? — прямо спросил я Онвира вовремя передислокации в другую часть города. — Хочешь предать Викториана? У тебя есть поддержка? Силы? Ты вообще способен его убить? Он же чертовски сильный маг.

— Штурм дворца дорого обойдётся нашим силам. И что бы ты не думал, но Викториан не собирается отсиживаться. Он пойдёт в первых рядах и возьмёт на себя самую тяжёлую ношу.

— И когда он вымотается, ты планируешь ударить ему в спину? Предательство, как же это банально и предсказуемо. Все мятежники вечно грызутся друг с другом как до, так и после революций.

— Я не планирую вонзать нож в спину. Я собираюсь остановить его, если он сойдёт с ума.

— А разве он ещё не сошёл? То стариков бросит на поживу гвардейцам, то просто скажет «а давайте сметём власть», после чего народ побежит в атаку без поддержки и только в конце бойни поймёт, что их использовали также, как и на этих проклятых заводах.

— Алексиар, постой, — внезапно Онвир остановился на одной из крыш и рукой преградил мне путь. — Ты это на полном серьёзе говоришь или просто из обиды и презрения к Викториану? Это важный вопрос, ведь в первом случае ты глуп, а во втором недостаточно хладнокровен и обижен. Сколько тебе лет? Не этому телу, а сколько лет тебе было в прошлом?

— Чуть больше сорока.

— Ах, вот оно что. Так ты ещё совсем юн и не опытен. К тому же ты был просто солдатом и никогда не командовал, не так ли?

— Ты на что-то намекаешь? — прищурился я, ведь слышать такое было, мягко говоря, неприятно.

— Алексиар, я не ставил целью тебя задеть. Просто… ты действительно мало ещё пожил.

— Мой вид редко доживает до ста. У меня уже седые волосы были и…

— И что можно узнать за сорок лет, за пятьдесят, да даже за сто? Например, в этом городе за сорок лет можно узнать своё место. Место на дне системы. Можно узнать о смирении, боли, безысходности, терпении. Но можно ли за сорок лет стать зрелой личностью? О-о-о, друг, ты и сам знаешь, что для большинства не хватит и века, и тысячелетия. Ведь большинство твоих сородичей перестаёт учиться новому уже… в шестнадцать, иногда в двадцать, бывают редкие исключения, но они на то и исключения. Так какой смысл в возрасте, если уже после первых двух десятков ты окончательно принимаешь свою финальную форму? Разве что случится нечто такое, что заставит тебя измениться. Однако это самое нечто такое будет обязательно связано с колоссальным стрессом, который имеет все шансы сломать тебя. Поэтому все смертные так много спорят, воюют, не хотят слушать друг друга, они хотят лишь навязать свою точку зрения, ведь это куда проще, чем поменять свою.

— А ты значит успел познать весь мир? Мудрец весь из себя такой, а сам участвуешь в революциях.

— Я не называл себя мудрецом. Как и не говорил, что познал весь мир. Однако одно я знаю точно. Этот город прогнил, как и выстроенная в нём система. Понимаешь, это как болезнь… здесь уже не помогут народные средства и зелья, здесь нужно радикальное вмешательство. Полное разрушение, а затем восстановление с нуля. И Викториан идеально подходит на роль разрушителя, ему под силу сломать эту систему в отличие от меня, тебя, Рины и многих других.

— Так в чём же проблема?

— В том, что он сам рождён этой системой и на месте руин вероятно построит тот же самый город с теми же проблемами. И если он всё же пойдёт по этому пути… его нужно будет остановить. Теперь ты понимаешь?

— Я не верю, что Викториан был единственным, кто мог что-то поменять.

— Это не вопрос веры. Я давно живу в этом мире,