После этого борьба между нашими двумя партиями стала еще более ожесточенной. Придворные дамы злословили друг о друге, и мы с Лецен, иногда смеясь, а иногда с негодованием обсуждали столкновения между ними. Мне бы хотелось, чтобы этого не было.

Тем временем сэр Джон Конрой оставался на своем посту, и я думаю, что именно он и распускал всякие слухи, в частности, что я располнела. Но еще один, более зловредный слух дошел до меня позднее. Он заключался в том, что моя дружба с лордом Мельбурном была слишком близкой — ближе, чем следовало быть отношениям между королевой и премьер-министром.

Это было после Рождества 1839 года. Прошло полтора года с того прекрасного утра, когда ко мне явился лорд Конингэм и объявил, что я стала королевой. Так много всего случилось с тех пор. Было одно обстоятельство, о котором я старалась не думать, но которое то и дело всплывало в моей памяти. Это было мое изменившееся отношение к дяде Леопольду. Он заменил мне отца, которого я никогда не знала. Я по всякому поводу просила у него совета. Я старалась понравиться ему. Я верила всему, что он мне говорил. Для меня он был почти что Богом. Теперь же все изменилось. Я стала замечать в письмах дяди Леопольда нечто меня настораживающее. Сначала это было едва заметно, но постепенно становилось все более явным. Дядя Леопольд хотел заправлять всеми делами в Европе. А поскольку он всегда имел на меня большое влияние, то естественным было, что пожелал использовать теперешнее мое положение. Одна фраза из его письма показалась мне особенно значимой: «Прежде чем вы примете какое-то важное решение, я был бы рад, если бы вы посоветовались со мной». Я ответила ему, заверяя его в моей любви и преданности, которые по-прежнему испытывала к нему.

Дядя Леопольд все хотел обернуть к своей выгоде. Было время, когда он отстаивал права Бельгии перед Францией и Голландией и хотел, чтобы Англия выступила на его стороне. Он нуждался в поддержке Англии и не понимал, почему Англия оставалась нейтральной. «Все, что я прошу у Вашего Величества, это чтобы вы высказали своим министрам, и особенно лорду Мельбурну, что, насколько это совместимо с вашими интересами, вы не желали бы, чтобы ваше правительство осуществило меры, которые привели бы к гибели Бельгии, а также и вашего дяди с его семьей…» Прочитав это письмо, я очень расстроилась. Я показала его лорду Мельбурну. Он прочел его и, кивнув, сказал: «Предоставьте это мне», что, разумеется, означало «не вмешивайтесь».

Я прождала неделю, прежде чем ответить, и затем написала дяде Леопольду, что он был не прав, считая, что мои чувства к нему могли измениться. Но в то же время я обошла вопросы внешней политики. Я только сказала, что сочувствую ему и что он может быть уверен, что лорд Мельбурн и лорд Пальмерстон очень озабочены его личным благополучием и его страны.

Я должна была дать ему понять, что он не мог распоряжаться мной. Я горячо любила его, но мои чувства не могли иметь отношения к внешней политике моей страны. В середине января ко мне явилась очень возбужденная Лецен.

— У меня есть для вас кое-что интересное, — сказала она.

— Что такое? — спросила я.

— Это… Скотти…

Скотти было прозвище, данное Флоре Гастингс ее врагами, я думаю, из-за ее шотландского происхождения.

— Боже мой, что она еще там натворила?

— Я нахожу, что это забавно и довольно неприлично… Вы знаете, что она давно дружна с этим человеком? Герцогиня иногда ревновала его к ней, и принцесса София тоже.

— Это выше моего понимания, почему женщины о нем такого высокого мнения.

— Его считают интересным, и многим нравится его елейный тон.

— Я не понимаю, как он может кому-нибудь нравиться. Но мы отвлеклись. Так что же с Флорой Гастингс?

— Вы знаете, что Конрой поехал с ней на Рождество к ее матери.

— Да, в Шотландию. Замок Лудон, кажется. Я полагаю, он был одним из гостей.

— Она вернулась с ним обратно в почтовой карете. Они были… одни.

— Ей это, верно, доставило удовольствие. Они могли провести какое-то время наедине.

— Вот именно, — сказала Лецен.

— Так что вы мне все-таки хотите сказать?

— Я не знаю, следует ли мне говорить вам.

— Вы прекрасно знаете, что жаждете мне это сообщить. Я приказываю вам говорить.

— Она вернулась после своей чудесной поездки в почтовой карете и жаловалась на нездоровье. И она очень изменилась внешне.

— Что вы этим хотите сказать?

— Она несколько полнее пониже талии, чем полагается быть незамужним.

— О нет, я не верю. Леди Флора на это не способна.

— Даже леди Флора может иногда допускать ошибки. Она обратилась к доктору Кларку. Она жаловалась на боли, и у нее появилась эта опухоль.

— Какая? Лецен взглянула на меня и подняла брови.

— Нет! Не может быть!

Лецен пожала плечами и сказала, что доктор Кларк дал ей ревень и ипекакуану. А леди Флора вскоре сказала, что эти средства ей помогли и опухоль уменьшилась. Но что-то не похоже. Такие опухоли не исчезают до определенного срока. А теперь истина вышла наружу, как всегда и бывает. Доктор Кларк сказал одной из дам, что леди Флора Гастингс беременна.

— Какой скандал! Что станет делать мама? — воскликнула я.

— Герцогиня в затруднительном положении. Если виновником положения леди Флоры является сэр Джон, герцогине придется что-то предпринять. Лецен засмеялась, явно радуясь неприятному положению мамы.

— Не следует ли сказать об этом маме немедленно?

— Леди Тэвисток сказала, что не может обратиться к герцогине, так как вашему величеству известно, что герцогиня может не пожелать принять одну из ваших дам.

— Может быть, мне сказать ей? Но, поскольку между нами очень сложные отношения, это будет нелегко. Может быть, посоветоваться с лордом Мельбурном?

— Леди Тэвисток должна сказать ему. Вашему величеству неловко говорить об этом самой.

Я хотела было заметить, что могу обсуждать с лордом Мельбурном все, что угодно, но потом подумала, что пусть лучше леди Тэвисток поговорит с ним. Что она и сделала. Я с нетерпением ждала встречи с ним.

— Я не могу понять, почему он так нравится женщинам, — сказала я, когда лорд Мельбурн следующим утром пришел ко мне. — Маме, тете Софии, а теперь и Флоре Гастингс.

— Он изумительный субъект. Надо же — развлекать трех дам в одно и то же время!

— Он способен на любое преступление.

Я была в ужасе, что во дворце происходили такие вещи. Я не сомневалась, что Флора Гастингс беременна и что причиной ее положения был этот воплощенный дьявол, это чудовище, чье имя я не могла заставить себя произнести.

Леди Флора открыто выразила свое возмущение, услышав подобные разговоры о себе. Она выглядела бледной и больной, но вызывающе заявила, что она — девица и не может быть беременной.