Те самые Леба и Хруда, которые занимались Граром, понял Негон.

Гигантша подошла и положила тяжёлую длань на низ живота Негона, и он непроизвольно дёрнулся.

– Хм, женщины его ещё волнуют.

– Он хочетца – поддакнула обезьянка.

– И мы хотим! – агрессивно заявила остролицая худышка.

– Что-о!? Ты споришь с Лебой?! – повернувшись, угрожающе спросила толстуха.

– А что, а что, что, что… – перепугавшись, но не отступив, зачастила худышка, – мы-мы-мы… мы.., потом ты, ты, ты…

– Впечатления надо менять, – назидательно сказала Леба. – Я обработала малыша сенс-резонатором, с вашими характеристиками. Мужичок томится, ждёт-не-дождётся вас. Ну-у! Бегите к нему!

Великолепная троица попятилась и выкатилась из комнаты. Кошмарная великанша стала оглаживать тело Негона, без труда одной рукой щекоча пятки, а другой вороша на голове его причёску. Обезьянка, вслед за великаншей, стала лизать и ласкать чува и, довольная, утробно счастливо замурлыкала. От этих кошмарных ласк у Негона всё сжалось внутри, и стала лавинообразно нарастать паника.

– У-ух ты-ы, мой мужичок, сейчас Лебочка обработает тебя резонаторчиком и тебе станет так хорошо, так хорошо! Ты будешь сильно любить Лебочку и Хрудочку…

Великанша одним движением бровей послала обезьянку, и та быстро сбегала и втащила в комнату что-то вроде большого чемодана. Леба оставила Негона и занялась чемоданом, оказавшимся мощным полевым сенс-резонатором.

– Ты будешь любить Лебочку сильно-сильно, крепко-крепко и делать всё чего захочет Лебочка. М-м-м-ы… М-м-милый м-мо-ой м-м-мальчик… С радостью будешь делать! И не надо будет этих гадких слиплых лент. М-м-милый м-м-ма-а-альчик м-м-мо-о-ой… – Леба сама себя понемногу вводила в похотливый экстаз.

Нервная дрожь прошлась волной по всему её гигантскому телу. Одна, другая, третья… Вскоре Леба была в экстазе и едва себя сдерживала. Рядом всё громче визжа и кривляясь поскакивала Хруда.

Наконец, закончив наладку и уже не сдерживаясь, издавая рёворык, Леба взобралась на Негона. Она вся тряслась, её лицо безумно перекосилось. Тяжёлый резонатор игрушкой прыгал в её дрожащих руках – она никак не могла его нацелить.

Негон почти потерял сознание, раздавленный объявшими его ягодицами и мерзким запахом. И тут наступило облегчение. Это Леба чуть приподнялась на корточки над лицом Негона и, царапая его лоб антенной резонатора, нашла переносицу и уперлась в неё. Громадная смердящая туша пропотевшего жирного тела нависла над Негоном.

Неоглядный ужас охватил его и завопил в нём, стал им, пронзил тысячью, готовых порваться струн…

– Не-е-а ха-а-ачу-у-у!!!

Темно и холодно. Твёрдый, резкий холод впивался в спину, икры ног, пятки. Он лежал на чём-то жестком и холодном. Обдувало. Приятно. Ветерок игрался с волосами. Темнота стала резче и прозрачнее: сквозь неё засветили искорки… звёзд. Негон сделал усилие, и разбитое ноющее тело подчинилось – он сел. Ошмётки лент висели на теле, трепыхались, сползали и утаскивались всё тем же несильным ветерком.

Холод ночи и свежесть ветра уже не были приятны, но для Негона это не было важным – он наслаждался ощущением свободы, покоя, спадающей боли. Но затем холод пересилил, заставив двигаться, мыслить. Негон встал и, сбрасывая с себя остатки лент, начал разминать задубевшее тело. Гимнастические упражнения постепенно разогрели его. Сказать, что он почувствовал себя хорошо нельзя, скорее немного лучше – разбитость и навалившаяся усталость сковывали тело, но и не так плохо, как можно было ожидать: усиливающийся ночной ветер бодрил. И главное, что утешало – не было увечий, ни других серьёзных болячек.

Негон попытался определиться: что с ним, где он? Взглянул на себя как бы со стороны – кошмар! Голый здоровенный чув скачет, прыгает и, махая руками, делает непонятные, наверное, даже пугающие сейчас ночью движения телом.

При этом мычит, экает, что-то бормочет или вдруг начинает шумно со свистом дышать. И это ночью! – в командирское время! Он сам себя если бы не напугал, то привёл бы в сильное недоумение, не говоря уж о других. Надо быть осторожнее – не дай бог довести кого-нибудь до инфаркта или родимчика.

Хорошо бы встретить патруль. Да, неплохо бы… – но и менты могут с испугу пальнуть, хорошо, если из паразитра, а не из паразера. Негона аж передёрнуло, когда он представил себе последствия этого.

Интересно, могут его принять за сатира? У нас, вроде бы, их нет, а в других Городах-домах, говорят, водятся. Хотя, скорей всего это байки…

Куда же его занесло? Пора двигаться…

Негон осторожно, перебежками стал обследовать квартал, в котором оказался, стараясь держаться тени и не попадать на освещённые места. Дома, улицы, палисадники казались знакомыми – вот-вот сообразит, где находится. Днём, возможно, он сразу бы узнал места, но сейчас, в ночь, что-то география не складывалось в голове.

Через четверть часа он перешёл на неторопливый шаг. Ему стало стыдно и тошно от этой беготни, а кроме того ещё и больно. Стыдно за то, что как играющийся ребёнок бегает и прячется незнамо от кого; за свой дурацкий голый вид; и втройне: за уродски распухшие до угрожающих размеров некоторые органы, которые обычно принято прятать. Болело там же. Виноват он не был, но от понимания этого легче не становилось.

Самое простое: нырнуть в любой открытый дом и попросить помощи в какой-нибудь квартире. Но это значит, постоять перед телеглазком, неизвестно перед кем в таком виде и объясняться, объясняться и объясняться, объясняя необъяснимое, когда даже обеими руками он вряд ли сможет полностью прикрыться… Нет!

Было непривычно и очень одиноко на пустынных улицах Города-дома. Хотелось и в то же время было боязно встретить кого-нибудь. Чувство было новым, незнакомым…

Из-за угла вдруг выскочило косматое чудовище и молча большими скачками понеслось навстречу…

Пёс. Охранный. Не бежать, ни в коем случае! Лучше навстречу. Негон побежал. Пёс замешкался, замедлился, а потом и остановился, и даже стал пятиться назад. Негон затормозил в двух шагах от рыже-коричневого чудища – пёс не убегал, и ближе подходить было бы чересчур неосторожно.

Пёс улыбнулся, показав зубища, и неуверенно повилял хвостом. Надо было находить общий язык и Негон тоже – и улыбнулся, и повилял задницей, как если бы у него был хвост. В ответ страшилище стало выказывать всем своим видом дружелюбие и желание водиться: широко раскрыло пасть, шумно засопело, зацокало лапами и завиляло хвостом с максимально возможной амплитудой – от бока до бока, и с такой скоростью, что на Негона подуло.

Негон, хотевший было продемонстрировать не меньшее дружелюбие и амплитуду виляний, тут же отказался от этого опрометчивого решения – сказались последствия знакомства с нимфами. Вместо этого, переждав наплыв боли, он смело приблизился и стал гладить пса.

«Вот и конец ночному одиночеству. В таких условиях собачка – лучший вариант. Побродим вдвоём.»