Оглянувшись на Миранду, он увидел, что она смотрит на него так, будто у него разом выросли две головы.

– Миранда была так добра, что согласилась побыть со мной, пока я здесь. Миранда, дорогая! – Он послал ей совершенно идиотскую восхищенную улыбку.

Она не знала, что ее поразило сильнее: эта дурацкая улыбка или внезапно появившийся у него типично британский выговор – словно он с детства воспитывался в королевском семействе.

– Питбоун? – сдвинул брови Чарльз. – Сын Роджера?

– Нет, это мой дядя.

– Дядя? Я не знал, что у Роджера были братья или сестры.

– Сводный брат, Кларенс. Мой отец. Позвольте, я помогу вам снять пальто, доктор Джонс?

– Да, благодарю вас. Миранда, я был в институте. Мне сказали, что ты заболела.

– У меня.., да, голова болит. Ничего…

– Мы попались, дорогая. – Райан подошел к Миранде, крепко стиснул ей руку. – Уверен, твой отец нас поймет.

– Нет, – решительно возразила она. – Не поймет.

– Вина целиком лежит на мне, доктор Джонс. Я приехал всего на несколько дней. – Он с чувством поцеловал кончики ее пальцев. – И уговорил вашу дочь посвятить сегодняшний день мне. Она оказывает мне неоценимую помощь в моих исследованиях фламандской живописи семнадцатого века. Я без нее не справился бы.

– Ясно. – Во взгляде Чарльза читалось явное неодобрение. – Боюсь…

– Я пойду приготовлю чай, – перебила его Миранда. Ей надо было собраться с мыслями. – Папа, может быть, ты побудешь в гостиной? Я быстро. Родни, ты мне поможешь?

– Буду счастлив. – Он снова расплылся в улыбке, и они вышли под руку.

– Ты совсем спятил? – прошипела она, прикрывая дверь кухни. – Какой еще Родни Джей Питбоун?

Это еще кто такой?

– В данный момент это я. Ты разве забыла: меня здесь нет.

– Ты дал понять моему отцу, что мы любовники. Господи боже! – Она схватила чайник и стала наливать воду. – Да еще что мы среди бела дня кувыркаемся в кровати!

– Кувыркаемся. – Не в силах устоять, он обнял ее, забыв о недавнем ударе. – Ты просто прелесть, Миранда.

– Иди к черту! Зачем было так по-идиотски врать!

– А ты бы предпочла, чтобы я ему сказал: «Доктор Джонс, я – тот самый парень, который стащил вашу бронзу». Потом мы с тобой объяснили бы ему, что «Давид» оказался подделкой и что институту грозит обвинение в мошенничестве со страховкой. Пусть уж лучше думает, что ты «кувыркаешься» с английским снобом.

Поджав губы, она заварила чай.

– А почему английский сноб, скажи на милость?

– А что, разве не похож? К тому же я решил, что такие мужчины в твоем вкусе. – В ответ на ее испепеляющий взгляд он обворожительно улыбнулся. – Факт остается фактом, Миранда: твой отец побывал в институте, потом пришел сюда и хочет знать, что происходит. Так что выбирай, как ему все объяснить.

– Сама понимаю. Я что, похожа на дуру?

– Нет, но ты какая-то слишком уж честная. Лгать тоже надо уметь. Рассказывай все, как было – до того момента, как я влез к тебе в спальню.

– Это я и сама могла бы сообразить… Родни. – Но внутри все сжалось от одной мысли о том, что придется врать.

– Ты спала всего часа три. Вон, смотри, носом клюешь. Где у тебя чашки? – Он открыл дверцу шкафчика.

– Нет-нет, эти не бери, – замахала руками Миранда. – Достань фарфоровые чашки из буфета в гостиной.

Он удивленно поднял брови. Фарфор обычно достают для гостей, а не для своих. Еще одно открытие из жизни Миранды Джонс.

– Я отнесу две чашки. Уверен, что вам с отцом надо поговорить с глазу на глаз.

– Трус! – презрительно процедила она. Она аккуратно расставила на подносе чайник, чашки, блюдца, понимая, что злиться на Райана бесполезно. Расправила плечи, взяла поднос и пошла в гостиную, где перед камином сидел ее отец, в руках у него была маленькая записная книжка в кожаном переплете.

Отец очень красивый, подумала Миранда. Высокий, стройный, загорелый, с копной седых волос, словно излучающих свет. Когда Миранда была маленькой, ей казалось, будто отец сошел с картинки из сказки. Только он был не принцем, а волшебником – таким же мудрым и достойным.

Ей всегда отчаянно хотелось, чтобы отец ее любил. Катал верхом на плечах, сажал к себе на колени, подтыкал одеяло на ночь и рассказывал сказки.

Но Чарльз постоянно находился в отъезде, и девочке приходилось довольствоваться его ровным доброжелательным отношением. Никто не сажал ее на колени, никто не рассказывал сказок.

Отогнав прочь грустные мысли, она вошла в гостиную.

– Я попросила Родни оставить нас одних, – начала она с порога. – Ты, наверное, хочешь поговорить об этой краже.

– Да. Я крайне опечален, Миранда.

– Мы все опечалены. – Она поставила поднос на стол, села в соседнее кресло, церемонно разлила чай в чашки, как ее учили. – Полиция ведет расследование. Остается лишь надеяться, что они найдут бронзу.

– Да, это, конечно, сильно повредило репутации института. Твоя мать крайне обеспокоена. Вот и мне пришлось прервать раскопки в самый ответственный момент и приехать сюда.

– Тебе незачем было приезжать. – Она взяла чашку. – Делается все, что должно делаться в таких случаях.

– Очевидно, наша охранная система не на должном уровне. Ответственность за это ложится на твоего брата.

– Эндрю не виноват.

– Мы возложили руководство институтом на вас – на тебя и на него, – напомнил Чарльз, неторопливо помешивая чай.

– Он прекрасно справляется со своими обязанностями. В его классах самая высокая посещаемость, посетителей в музее заметно прибавилось, за последние пять лет заметно повысилось качество приобретаемых нами вещей.

Почему она должна защищаться и оправдываться перед человеком, который снял с себя обязанности по отношению к институту так же легко, как по отношению к собственной семье?

– Ты никогда не уделял много внимания институту, – ровным голосом произнесла она, зная, что раздражение не поможет. – Ты всегда предпочитал работы на раскопках. А мы с Эндрю отдаем институту все наше время и энергию. Тебе не в чем нас упрекать.

– Ив результате мы имеем кражу – впервые за много лет. Это не шутки, Миранда.

– Ну да, а наша работа на износ в расчет уже не берется.

– Никто не умаляет твоего энтузиазма. – Он отвернулся от нее и стал смотреть на огонь. – Однако с этим происшествием нельзя не считаться. А если учесть твою ошибку во Флоренции, то, согласись, мы оказались в сложном положении.

– Моя ошибка, – тихо повторила она. Как это похоже на него: употребить эвфемизм, вместо того чтобы назвать катастрофу катастрофой. – Во Флоренции я делала все, что от меня требовалось. Все. – Она вся кипела от возмущения, но смотрела на него бесстрастно, ибо иное поведение с отцом было попросту невозможно. – Если бы я могла увидеть результаты повторных тестов, сравнить их с моими данными, я бы определила, в чем заключалась моя ошибка.