Ночью Чунихин объехал все батальоны, изучая с комбатами подступы к Несмею, в попытках найти в обороне противника слабые места. Результаты поездки укрепили его убеждение в том, что сбить противника бригада наличными силами не сможет. Нужно было искать обход, блокировать Несмей и тогда выполнять поставленную задачу.

С рассветом налетела немецкая авиация, а следом перешли в контратаку танки с пехотой. В тяжелых условиях отражала бригада натиск врага. Несколько часов шел напряженный бой. Основной удар пришелся по 3-му танковому батальону, но он отразил эту атаку. По радио и через офицеров связи шли грозные приказы комкора, в которых он выражал неудовольствие медленным продвижением бригады, обвиняя комбрига в нерешительности. Между тем Чунихин решил силами 3-го танкового батальона сковать противника под Несмей, а основными силами бригады через горы обойти его и продолжить выполнение поставленной задачи.

Отвлекая внимание противника, 3-й танковый батальон усилил нажим. В то же время из боя вышел сначала наш батальон, а за ним батальон Джумина. По мерзлой земле, припорошенной снежком, танки шли ходко, позвякивая гусеницами и урча моторами. Танкисты с опаской посматривали на безоблачное небо, опасаясь появления вражеских самолетов. К счастью, их не было. Подойдя к высоте 331, мы остановились, чтобы оценить крутизну скатов (она была не менее 30 градусов). В голове колонны собрались Грищенко, Климов, Клаустин, Сергиенко и я. Мы выбрали наиболее пологий подъем, и первым пустили мой танк, предварительно высадив экипаж. Опытный механик-водитель старший сержант Стулов разогнал танк и хотел на одном дыхании одолеть подъем, но на середине горы скорость резко упала, а затем танк остановился. Несмотря на все мастерство и старание Стулова, гусеницы сначала пробуксовывали рывками, а затем стали бойко прокручиваться, и танк понесло вниз, сметая все на своем пути. Сергиенко предложил установить шипы. Экипаж и ремонтники быстро их прикрутили, и Стулов возобновил подъем, взяв чуть правее. На этот раз танк шел более уверенно, но, не доходя немного до вершины, вновь остановился и понесся вниз с еще большей скоростью, чуть не опрокинувшись у подножия. Стулова окружили офицеры, механики-водители. Как всегда, нашлось много советчиков. Все спорили, что-то доказывали, предлагали, а время шло. Под Несмеем продолжался бой. Надвигался вечер, нужно было спешить.

С комбатом и механиком-водителем мы забрались на высоту и осмотрелись. Я разглядел еле заметную тропу, по которой сюда забирались овцы и козы: значит, это и есть самый пологий склон. Когда я предложил пустить танк здесь, комбат согласился. Стулов спустился вниз и в третий раз принялся штурмовать эту невысокую, но коварную преграду. На этот раз все прошло удачно, что вызвало бурные крики радости танкистов. «Что будем делать дальше?» – спросил комбат. «Надо подумать. По этому следу другие танки вряд ли смогут подняться на высоту». – «Думай, думай, Суворов», – в шутку сказал Грищенко. Я вспомнил, как вытаскивали застрявшие по башню танки, и приказал технику-лейтенанту Размадзе: «Снять танковые тросы и сделать длинную сцепку».

Конец троса набросили на буксирный крюк танка Стулова, а другой конец держали два ремонтника. Когда очередной танк приближался к вершине и начинал тяжело пыхтеть, на его буксирный крюк на ходу набрасывали трос. Тогда в дело включался Стулов и в самый критический момент помогал танку выбраться на высоту. Опыт удался. Скоро все танки были на вершине. Прикрываясь лесом, кустарником, по лощинам и оврагам мы обошли Несмей и к вечеру достигли высоты 294, откуда в вечерних сумерках просматривался Дунаальмаш.

Следом за нашим батальоном Несмей обошел 2-й танковый батальон. Он вышел левее и получил задачу наступать на Самод, а передовым отрядом захватить Альмашфюзиту. Нам же было приказано овладеть Дунаальмашем. Но сначала надо было спуститься с горы. Мы с Грищенко обшарили все окрестности, и комбату понравилась единственная полевая дорога, по которой ездили на повозках. Она была очень узкой, на полпути упиралась справа в гору, а слева обрывалась в глубокий овраг, заросший лесом. Я прикинул и возразил, что при малейшей неточности танки сорвутся с обрыва. «Делай, как знаешь», – махнул рукой Грищенко. Поиск спуска затянулся до глубокого вечера. При свете луны мы нашли крутой, но открытый скат, обращенный в сторону Дунаальмаша. Высадили экипажи. Первым спускался Стулов. Вначале он придерживал танк на тормозах, но его стало заносить и едва не опрокинуло. Отпустив тормоза, Стулов скатился с горы, с большим трудом удержав танк у подножия. От опрокидывания его спас огромный дуб, в который танк уперся бортом. Отойдя от потрясения, Стулов посоветовал механикам-водителям выбрать безопасное направление и, не трогая тормоза, дать стальной громадине самой скатиться вниз. Так и поступили. Спускаясь, танк набирал бешеную скорость и летел в облаке искр из-под гусениц. Зрелище потрясающее и страшное! Наконец-то последний танк присоединился к колонне, – все обошлось благополучно. Во время спуска к нам подъехал на танке командир 2-го батальона Хасан Джумин. Спуск танков произвел на него угнетающее впечатление. Он повернулся к своему заму Колтунову и сказал: «Нет, Женя, мы здесь не будем спускаться. Найдем что-нибудь получше». Майор Грищенко предложил ему посмотреть полевую дорогу километрах в двух отсюда, воспользоваться которой мы отказались.

Джумин вернулся в батальон. Танки стояли в колонне, экипажи находились рядом в ожидании дальнейших действий. Джумин поделился своим замыслом с замполитом, и Шлыков поддержал его – нужно искать другой выход из гор. Комбат подошел к танку лейтенанта Талызина и приказал: «Заводи, поедем искать спуск и выход на Самод». «Разрешите доложить, – ответил Талызин, – в танке Чащегоров передает обстановку в штаб бригады». – «Хорошо, оставайся». – Он подошел к рядом стоящему танку Скачкова и поехал на разведку маршрута с ним. Они долго колесили по окрестностям, но ничего подходящего не нашли и на рассвете все же решили опробовать спуск по той самой полевой дороге. Высадив экипаж, Джумин сел на броню слева от люка механика-водителя и стал руководить движением танка. На середине спуска танк не вписался в размеры дорожки. Левая гусеница сорвалась в обрыв, танк осел, а затем опрокинулся, подмяв под себя и раздавив комбата. С большим трудом его тело извлекли из-под танка и похоронили. Батальон принял и повел дальше старший лейтенант Колтунов.

В это время майор Грищенко с замами спустился вниз. Танки стояли в колонне. Он решил дать передышку людям. Достали сухой паек, перекусили. Впереди мерцали огни Дунаальмаша. Воспользовавшись передышкой, я забрал воспитанника батальона Николку и направился в деревню. Шли мы налегке. У меня на поясе висели два трофейных пистолета («вальтер» и «парабеллум»), а Николка прихватил автомат. В селе было тихо. Впереди мелькнул огонек. Послышался лай собаки. «Похоже, немцев в деревне нет», – шепотом сказал Николка. «Посмотрим». Мы осторожно подошли к дому, где светилось окно, и постучали в дверь. На пороге появилась молодая женщина. «Немцы в деревне есть?» – спросил я по-русски и тут же понял бессмысленность вопроса. Мадьярка, услышав русскую речь и увидев советских воинов, перепугалась, затряслась, замахала руками, как от наваждения, пыталась что-то сказать, но, кроме мычания, у нее ничего не получалось.

Я пригрозил женщине, чтобы она не шумела, и, втолкнув ее в дом, закрыл дверь. Прислушались, – тихо, тогда мы отправились обратно. В батальоне, обнаружив наше отсутствие, всполошились. Увидев меня, Грищенко, не на шутку рассердившись, набросился: «Где тебя черт носит? Нужно быть последним идиотом и безумцем, чтобы пуститься на такую авантюру. Тебе что, жизнь надоела?» Я молчал, да и что я мог сказать в свое оправдание? Пожурил меня и замполит Климов. Немного успокоившись, комбат спросил: «Ну как там?» – «Тихо. Похоже, в селе немцев нет». – «Тогда вперед. Веди батальон».