Писатель характеризует их следующим образом: «Предки мои были люди смирные и уклончивые. В пограничных городах и крепостях не сидели, побед и одолений не одерживали, кресты целовали по чистой совести, кому прикажут, беспрекословно. Вообще не покрыли себя ни славою, ни позором. Но зато ни один из них не был бит кнутом, ни одному не выщипывали по волоску бороды, не урезали языка и не вырвали ноздрей. Это были настоящие поместные дворяне, которые забились в самую глушь Пошехонья, без шума сбирали дани с кабальных людей и скромно плодились». Правда, умалчивается о вычурных семейных преданиях, возводящих генеалогию их к XIII веку и даже намекающих на отдаленное родство с Романовыми.

«Начало жизни» ярко описано самим Салтыковым-Щедриным в «Пошехонской старине». Он родился в Спас-Углу 15 января 1826 года. На следующий день младенец был окрещен в усадебной церкви Преображения Господня. Отец писателя Евграф Васильевич Салтыков благодаря типично дворянскому хозяйствованию к сорока годам почти совершенно обнищал, решил поправить положение финансово выгодным мезальянсом и женился на дочери богатого московского купца М. П. Забелина. Правда, тесть получил потомственное дворянство за щедрые пожертвования во время «наполеоновского нашествия». Невесте — Ольге Михайловне — было всего пятнадцать лет, но уже очень скоро она проявила властный характер. Молодая женщина полностью забрала в свои руки вотчинное управление, предоставив вконец забитому мужу обсуждать в обществе сельского священника догматы православия. Родители устранились от воспитания детей. Отца просто не допускали до них; мать же была целыми днями занята хозяйственными заботами. В доме царила строжайшая экономия. Усадьба представлялась муравейником, где повсюду копошились люди и «всё припасали и припасали»; созидалась «так называемая полная чаша». Но оборотной стороной этой «полной чаши», по воспоминаниям писателя, было то, что в детстве он не знал, что такое свежая пища. Владелица Спас-Угла из любой мелочи стремилась извлечь доход. Ее усилия увенчались успехом. Постоянно скупая новые земли, она добилась того, что Салтыковы стали богатейшими помещиками Тверской губернии.

Впрочем, подросток не был лишен радостей детства. Он любил лес, постоянно хаживал туда за грибами и ягодами. Уже тогда он мог различить ячмень, рожь и овес. Полевые работы каждое лето были у него перед глазами. Весной он видел, как крестьяне свозят навоз на поля, затем следовала пахота, сев; позднее — жатва, молотьба. Но дальше этого познания не шли; по его собственному признанию сельские картины представлялись ему обрывками сновидений, мелькавшими без всякой связи. Он искренне полагал, что, прикажи «папенька и маменька» старосте Лукьянычу — и в доме всё будет, даже птичье молоко.

Усадьба Салтыковых погибла в пожарище русской революции. К счастью, имеется детальное описание, принадлежащее перу священника села Спас-Угол отца Федора Ушакова: «Дом, в котором родился М. Е. Салтыков, был больших размеров (приблизительно) длиною в 36 аршин, а шириною 20 со множеством комнат. Нижний этаж был сложен из кирпича, второй и вышка (мезонин. — В. Н.) из дерева, но оштукатурен, и окрашен весь дом был белою краскою. Нижний этаж был предназначен для помещения служащих. Во втором этаже, разделенном коридором на две неравные половины, были следующие комнаты. При входе с так называемого переднего крыльца налево: часовня при небольшом количестве предметов, необходимых для служения, далее небольшой кабинет, столовая, гостиная, спальня прислуги, спальня хозяев и кухня. На другой стороне тоже от входа с крыльца больших размеров комната, заставленная книжными шкафами и этажерками; следующая комната — самая большая в доме служила для зало, здесь стояла прекрасная рояль, на которой играли во время танцев, помимо ее были и другие музыкальные инструменты. За означенной комнатой была комната под названием детской. Здесь дети Салтыковых спали, а в зимнее и ненастное осеннее время предавались со своими няньками разным играм. Последняя комната, в которой родился 1826 года 27 января (по старому стилю. — В. Н.) писатель М. Е., за последнее время ничего она из себя не представляла. Стояла там кровать, небольшой столик со стулом для расположения на ночлег кого-нибудь из приезжающих гостей. На вышке были еще три комнаты, но они не имели особого назначения и за последнее время здесь складывались домашние вещи, вышедшие из употребления. Вообще дом поражал своею величавостью и богатством, в нем было много высокой ценности картин, мебели и шкафов. И такой дом сгорел 19 марта 1919 года…»[119]. Михаил был шестым ребенком; у него было четыре брата (старшие Дмитрий и Николай, младшие Сергей и Илья) и три сестры.

Атмосфера родного дома навела Салтыкова-Щедрина на саркастические размышления: «Нормальные отношения помещиков того времени к окружающей крепостной среде определялись одним словом „гневаться“. Господа „гневались“, прислуга имела свойство „прогневлять“… Всякий раз, когда нам, детям, приходилось сталкиваться с прислугой, всякий раз мы видели испуганные лица и слышали одно и то же шушуканье: „барыня изволят гневаться“, „барин гневается“». Даже в конце жизни писатель отзывался о своей матери как об «ужасной женщине».

Впрочем, в «Пошехонской старине» краски значительно сгущены. Салтыковы никогда не были крепостниками-самодурами; наоборот, на фоне соседей они даже выделялись человеколюбием. Их крестьяне были, в основном, оброчными; на барщине оставались лишь единицы.

«Места немилые, хоть и родные» — так мог бы сказать вслед за Тютчевым о своей «малой родине» Салтыков-Щедрин. У матери он никогда не был «любимчиком»; при разделе наследства он оказался фактически обделенным. В 1836 году О. М. Салтыкова приобрела близ Спас-Угла село Ермолино. Задумав после смерти мужа (13 марта 1851 года) раздел имущества, она построила в Ермолине усадьбу. Первоначально эта новая усадьба предназначалась для сына Михаила, тогда пребывавшего в ссылке в Вятке за связь с кружком петрашевцев и повесть «Запутанное дело». Но свое намерение расчетливая мать обусловила оригинальным требованием, чтобы сын женился на дочери соседнего помещика Стромилова ради округления владений; он, понятно, отказался. В письме брату Дмитрию он писал: «Ты не поверишь, до какой степени изумило меня известие о видах маменьки относительно девицы Стромиловой. Я удивляюсь, что за охота и думать об этом, потому что я решительно заранее отказываюсь от всех Стромиловых и компании». Больше об ермолинской усадьбе между матерью и сыном разговора не было.

В Ермолине Салтыков-Щедрин впервые побывал летом 1853 года. Он получил четырехмесячный отпуск сразу за несколько лет. В «родные пенаты» его привели не только сыновние чувства. В Вятке писатель влюбился в дочь вице-губернатора Лизу Болтину и задумал жениться; хотя и зная хорошо свою мать, он всё же питал надежду, что последняя поможет ему