В общем, полного взаимопонимания с командованием дирижабля достичь не удалось. Так что признаваться в присутствии на корабле кота я не собирался. Посему возникла определенная проблема. Завтрак и обед для офицеров проводился в кают-компании, и стащить со стола ничего не удалось. Кроме капитана и лейтенанта, за столом присутствовал мужчина средних лет в звании младшего инженер-механика. А также совсем молоденький медик, явно выбившийся из низов. Из-за кислой морды летехи аппетит был испорчен у всех. После выволочки начальства задираться он не стал, но всем своим видом выказывал недовольство моим присутствием на судне.

Похоже, мальчонка из влиятельной семьи, раз Всеволод Лукьянович не смог вставить ему пистон на максимальную глубину.

В общем, разделить с Леонардом получится только ужин, который принес в каюту все тот же матрос. Как ни странно, наши проблемы решил именно он:

– Здравия желаю, ваше благородие. Изволите принять ужин?

– Да, братец, заноси.

Оставив на столе квадратный поднос с высокими бортиками, в котором находились глубокая тарелка с кашей, хлеб и металлический стакан с какао, матрос вытянулся в струнку и изрек:

– Ваше благородие, господин капитан приказал провести с вами инструктаж… – Последнее слово далось ему с трудом.

И вообще мне кажется, что для пассажиров это должен делать кто-то рангом повыше. Опять козни летехи? Впрочем, мне с моим заниженным дворянским гонором как-то пофиг.

– Проводи, – широким жестом позволил я, буквально чувствуя недовольство Леонарда, спрятавшегося в нише между стеной и диванчиком.

– Тут такое дело, – собравшись с мыслями, изрек матрос, – облегчаться можете в конце коридора в гостевой уборной. Только мыться там нечем. Воды у нас маловато. Есть мокрые полотенца – ими, значится, нужно и обтираться. Еще в случае чего совсем плохого, не дай бог, нужно напялить на себя паришут.

– Что напялить?

– Ну, ентот, как его, штука такая новая, чтобы прыгать с дирижабля, когда совсем плохо станет.

– Парашют?

– Точно, – обрадовался матрос, – он. Нас скоро для учебы заставят сигать с ним вниз. Токмо навряд сдюжу я. Страсти-то какие.

– Но это же лучше, чем упасть вместе с дирижаблем. Ты вообще как попал в летуны, если высоты боишься?

– Не боюсь, потому и стал небесным матросом, – чуть приосанился мой собеседник. – Но лучше мы с «Шустриком» вместе сгинем, – упомянул матрос наверняка ласкательное прозвище корабля, – чем этой простынкой накрыться.

На подобную сентенцию я лишь пожал плечами.

– Так вот, эти, сами знаете кто, – продолжил инструктаж матрос, – находятся под диванчиками в коробках с пломбой. Пломбу ломаете, берете то самое и идете на нижнюю палубу. Там есть люк.

– Где именно? – уточнил я, потому что вопросы безопасности на такой высоте меня очень даже интересовали.

– Изволите посмотреть?

– Веди.

Мы вновь спустились на нижнюю палубу, где прямо у лестницы в полу имелся люк. Он также был опломбирован, но вскрывался без особых проблем. Еще матрос уточнил, что, если большой спешки не будет, сигануть с «этим самым» можно и из шлюзовой камеры.

Закончив инструктаж, он почему-то поплелся вслед за мной. Когда мы вернулись в каюту, я заметил, что половины каши в тарелке уже нет.

Вот скотина такая! Интересно, заметил ли матрос сию компрометирующую нас деталь?

Как показал дальнейший разговор, заметил, и не только это.

– Позвольте обратиться с личной просьбой?

Теперь к голодному недовольству кота присоединился и я. Хотя о каше можно забыть. Я был не настолько голоден, чтобы доедать после кота, несмотря на всю доверительность наших отношений.

– Что еще?

Матрос немного помялся, но все же изрек:

– Тут просьбица малая имеется, но не к вам, а к вашему коту.

– Коту? – с показным удивлением спросил я.

– Мяу? – поддержал меня выглянувший из своей засады Леонард, чем спалил всю малину.

– Как ты догадался?

– Так ничего же сложного, – пожал плечами матрос. – У самого кот дома имеется. По запаху и вызнал.

– Леонард, ты что, на подъеме чемодан обмочил?

Кот возмущенно зашипел.

– Нет, – поторопился матрос оправдать безбилетника. – Токмо котом пахло. Хорошо пахло, ухоженной животинкой. Так это, ваше благородие, можно с просьбицей?

– Давай, – согласился я, смиряясь с провалом своего тайного агента.

– У нас на камбузе мыши развелись, и высота им нипочем, негодникам. А у господина лейтенанта от котов глаза слезятся и чих нападает. Так что кок теперь мучается.

Оказывается, летеха еще и аллергик. Веселое же у нас намечается путешествие.

– Так это, может, ваш красавец подмогнет с мышами-то? Мы уж всем обществом отблагодарим.

– Ну что, красавец, подмогнешь? – спросил я у кота, получив в ответ горделивый утвердительный кивок, который вогнал матроса в откровенный ступор.

Благодаря смычке с нижними чинами корабля наши с котом проблемы закончились, а вот у лейтенанта Митрохина они только начинались. Леонард быстро разобрался с мышами, но для этого ему пришлось побывать почти во всех помещениях гондолы. В итоге на следующий же день Митрохин появился на обеде с красными глазами и в буквальном смысле начхал на всех присутствующих. Так что доктору пришлось увести его в лазарет. Там он и провел почти весь полет. Я же разделял досуг между каютой и галереей кают-компании. Посмотреть там было на что. Сначала под нами проплывала бескрайняя казахская степь.

Ну, это для меня все море травы было Казахстаном, а для местных в обширную территорию втиснулось множество степных районов с названиями, которых я даже не пытался запомнить.

Порой я замечал россыпь юрт кочевий. Похожие на рыбьи стайки, по степи проносились табуны коней и джейранов. Порой с гиканьем за тенью нашего корабля гнались местные батыры, бессмысленно паля в воздух из древних карамультуков. Затем мы пересекли границу Империи Цин. Там нас дожидался дирижабль сопровождения. Остановки не было, мы лишь чуть подождали цинца, давая ему возможность выдвинуться вперед.

Зелень под нами постепенно начала тускнеть. Цинские города, которые в этой местности попадались крайне редко, казались запущенными, но жизнь там все же была – медленная и явно унылая.

Затем вообще началась пустыня.

На четвертый день ситуация за бортом улучшилась как по волшебству – земли под нами начали наполняться красками и жизнью. Сначала поселки были разбросаны довольно редко, затем все гуще. Пространство между ними расчертили заплатки полей. Они цеплялись за холмы причудливо изогнутыми лентами террас и раскидывались по долинам большими полотнищами. По извилистым ниткам дорог сновали казавшиеся крошечными люди и повозки. Пару раз даже пробегал, оставляя пыльный шлейф, стремительный паромобиль.