Он все пил воду из своего стакана, а я зажгла сигарету. Его левая рука, которая держала стакан, немного дрожала. Я отвела взгляд и медленно оглядела свои израненные кухонные поверхности: вот тут я сожгла рис, здесь — обожглась, а вон там — порезала палец.

— На что это похоже? — спросила я, усилием воли заставив мысли остановиться. — Точнее, нет: как ты сейчас себя чувствуешь?

— Ты про что?

— Про религиозность. Ну, про то, каково это — быть религиозным настолько, чтобы стать священником.

Он убрал стакан на столик и немного подался вперед, поставив локоть на колено и подперев лицо рукой. Провел большим пальцем вокруг лица — словно был слепым и хотел узнать, как выглядят его черты.

— Я много над этим думал, — сказал он. — Пытался выразить это словами, но все равно мне некому было рассказать… Теперь я встретил тебя, и мне кажется, ты поймешь. Точнее, я уверен, что ты поймешь.

— Почему ты так думаешь?

Он закрыл лицо обеими руками и уронил на них голову.

— Не знаю.

— Адам?

— Извини. Я даже не уверен, хочу ли я говорить с тобой о том, о чем хочешь говорить ты. Я перестал быть священником не потому, что мне не хватило веры… У Хизер я просто дурачился. Я потерял веру не потому, что хотел заниматься сексом с маленькими мальчиками, или стариками, или молодыми женщинами — ничего такого. Но я изучал «Дао Дэ Цзин» — несколько лет назад — и решил следовать законам Пути, оставаясь при этом священником. Ничего необычного в этом нет — многие люди так делают. Но это подорвало мою веру. Я хотел ничего не желать, но именно этого-то я и желал, да так страстно, что дело едва не дошло до безумия. И я не переставал думать о парадоксах. О непорочном зачатии, и таинствах веры, и о прочих таких вещах. Я не испытывал неприязни к этим парадоксам — в конце концов, ведь именно на них зиждется церковь, — наоборот, я хотел, чтобы их было больше. Мне хотелось увидеть парадокс в чистом виде. В конечном итоге я осознал, что просто-напросто испытываю потребность в науке — и тогда я на два года присоединился к ордену, блюдущему обет молчания, и ни о чем не думал. А потом все кончилось. Не знаю, как это объяснить… Да, ты права. Зачем я все это тебе рассказываю? Где я тебя раньше видел? А, ладно. Я лучше пойду.

— Адам…

Он встал.

— Извини, что ворвался к тебе. Это место не для меня.

Он был прав. Я трахаюсь со старыми мужиками и одержима проклятиями и древними книгами. Ему бы поговорить с кем-нибудь более нормальным. Я посмотрела на его старую одежду и лохматые волосы и представила себе его смуглые, сильные предплечья. Интересно, он вообще когда-нибудь с кем-нибудь спал?

Я глубоко вздохнула. Ну почему я все время оказываюсь не тем, кто нужен?

И вот, хотя ни один из нас вроде бы ничего не делал, мы уже стояли прижавшись друг к другу и целовались так, будто бы сейчас полночь и мы — на вечеринке где-то на самом краю света. Я почувствовала, как его член твердеет, и прижалась к нему еще крепче. Какое незнакомое чувство. Все казалось таким настоящим — я давным-давно забыла, что так бывает.

— Извини, — сказал он секунд через двадцать, отстраняясь от меня. — Я не должен этого делать.

— Сама не знаю, что произошло, — сказала я, делая вид, будто и мне это кажется неудачной идеей. Я избегала его взгляда и повернулась к плите, как будто у меня там готовилось что-то очень важное. Интересно, бывает пирог под названием «Разочарование»? Кекс «Вежливый отказ»? Или торт «Ко Дню Нерождения»?

— Извини, — повторил Адам у меня за спиной. — Я… Мне нельзя пить. Я не привык.

Когда я сказала, что мне очень жаль, его уже не было. Чокнутая идиотка. Или нет? Когда привлекательные молодые люди предлагают мне что-нибудь, они всегда очень скоро забирают то, что предлагали, так что, возможно, даже хорошо, что ничего не произошло. Да и что я могу дать такому человеку, как Адам? Мужчины вроде Адама могут спать с кем угодно. Если ему принять душ и надеть костюм или что-нибудь вроде того, тогда, ну… не могу себе представить, чтобы какая-нибудь женщина ему отказала. С мужчинами вроде Адама ни айпод, ни гладкая шея, ни сиськи, которые (пока) еще не обвисли, не имеют никакого значения. У меня нет целлюлита, и поэтому мужчины за пятьдесят чувствуют себя счастливчиками, когда им удается со мной переспать. Но Адам… Что я могу дать такого, чего ему может недоставать? В сексуальной экономике у меня миллионы на инвестиционном счету под названием «Пожилые мужчины», но, боюсь, никакой другой счет мне уже не откроют.

У меня где-то был черный маркер, но я, хоть убей, не помнила, куда он подевался. Большая фаллическая штуковина с химическим запахом — помню, я еще писала им номер своей квартиры на одном из мусорных контейнеров на заднем дворе у Луиджи. Но это было… сколько… года полтора назад? В столе на кухне нет, в стакане с ручками на полке — тоже. Вот черт! Самое подходящее, что удалось отыскать, — это черная шариковая ручка. Зато кусок белого картона у меня нашелся — он лежал в упаковке с дешевыми сетчатыми колготками, которые я купила прошлой весной на рынке, и с тех пор эта часть упаковки так и лежала у меня на комоде. Итак, я нарисовала на картонке черный кружок — минут пять ушло только на то, чтобы закрасить его целиком.

На руке у меня тоже была черная отметина — место, в которое я эксперимента ради воткнула ручку: интересно узнать, что я почувствую, и посмотреть, будет ли это похоже на то, что я чувствовала раньше.

Святая вода в стеклянной бутылочке выглядела какой-то мутной. Я вынула страницу из «Наваждения» и положила ее на стол перед собой, чтобы сверяться с инструкциями. Итак, мне нужно смешать Carbo-veg со святой водой и несколько раз встряхнуть полученную смесь. Встряхнуть — это ведь, наверное, просто взять в руку и немного потрясти. Кажется, в книгах по гомеопатии было написано именно так. Когда я протянула руку к полке, чтобы достать из банки из-под сахара Carbo-veg, страничка из книги Люмаса полетела на пол. Я подняла ее и обнаружила, что край слегка намок. Где-то в ящике стола я видела клейкую ленту… Достав ее, я потратила еще несколько минут на то, чтобы аккуратно отремонтировать книгу: соединила оборванный край страницы с тем местом между страницами 130 и 133, откуда она была вырвана. Конечно, место склеивания было заметно, но зато теперь страница снова стала частью книги.

Я помнила, что к гомеопатическим препаратам нельзя прикасаться, поэтому вытряхнула одну таблетку на металлическую ложку. Таблетка тихонько звякнула о металл. Я вынула пробку из бутылочки и бросила таблетку внутрь. Секунду она болталась на поверхности, а потом ушла под воду и начала растворяться, отчего вода все больше мутнела. Сердце у меня в груди колотилось резиновым мячиком: ведь я всего-навсего бросаю в воду крошечную таблетку сахарозы. И все-таки я стояла и несколько минут трясла бутылочку, а потом, вспомнив, что я что-то об этом читала, несколько раз легонько ударила бутылочкой о кухонное полотенце, которое лежало, сложенное в несколько раз, на столе для готовки. Я убедилась в том, что таблетка полностью растворилась. Итак, можно пить.