одной только бабушки.

Мистер Кларк упоминал, что тоже учился в Калифорнийском. Даже удивительно, как близко проходили наши линии судеб, но так и не пересеклись. Нам не суждено было встретиться много лет назад, зато суждено было сейчас.

Годы, проведённые на восточном побережье, пошли на пользу не только моему таланту, но и душе. Калифорнийское солнце согрело обледеневшее сердце, а возможность писать наложило пластыри на шрамы. Мы часто ездили в Сан-Франциско и Лос-Анджелес с соседками по кампусу, потому я и выбрала Город ангелов своим чистым листом, на котором собиралась написать новую истории Эммы Джеймс.

Но не так-то просто засиять, когда вокруг скопилось слишком много звёзд. Мои старые работы не пользовались спросом, а новые рождались слишком медленно, потому как мне приходилось подрабатывать на стороне, чтобы оплачивать кредит и своё существование. Я рисовала открытки на заказ, пробовала себя в графическом дизайне и декорациях, иллюстрировала детские книжки, писала портреты-шаржи, но всегда оставалась верна мечте – стать художницей.

Однажды я возвращалась домой на метро и рисовала в блокноте девушку напротив. Меня поразили её длинные волосы до пояса, а мимо красивых людей я не могла пройти без готового эскиза, как и мимо красивых мест. Девушка заметила, что я часто поглядываю на неё, и подошла ко мне с претензией, но, увидев свою точную копию на страницах исписанного вдоль и поперёк блокнота, воспылала любопытством.

– Это я? – Ахнула она.

Я испугалась, что незнакомка может разозлиться, ведь я так нагло нарушила её личные границы, а в больших городах этого не терпят. Это в Гленвуде все соседи обменивались подарками на Рождество и знали, как зовут твою рыбку. В Эл-Эй всё было по-другому, но ведь я это и искала.

– Извините. – Спохватилась я. – Просто вы мне так понравились, что я не удержалась.

Так говорят алкоголики в винно-водочном после месяца воздержания. Но девушка и не думала сердиться.

– Вы потрясающе рисуете! Вы – художница?

– Только мечтаю ей стать.

– Что ж, – улыбнулась она миллионами звёзд. – Тогда сегодня ваш счастливый день. Я – арт-агент художников и фотографов. – Её изящная рука с золотым браслетом протянулась ко мне. – Меня зовут Сид.

Так я познакомилась с Сид Брэберн, невероятной женщиной, которая разглядела во мне талант. Всего один рисунок в блокноте, одна случайная встреча в метро, одна улыбка может изменить твою жизнь, так что стоит почаще брать карандаш в руки, экономить на такси и улыбаться прохожим.

Сид провела меня в мир искусства, как проводят в ВИП-зал в каком-нибудь гламурном клубе в Малибу. Показала мне другую сторону жизни художника. Она просмотрела все мои работы, помогла оформить портфолио и взяла под своё крыло, не прося ничего взамен. Вернее, маленький процент от продажи каждой картины. Ей удалось распродать мои ранние произведения по своим старым связям, и я могла больше не волноваться о том, что окажусь на улице или иссохну от голода. Сид таскала меня по галереям и выставкам, показывала мне мир великого искусства и меня показывала этому миру.

Мы двигались маленькими шажочками, но даже шаг в сторону цели куда как лучше топтания на месте. Я была рада считать её не только агентом, но и подругой. Более мудрой, осведомлённой и опытной на неизведанном мною поприще. Полтора года мы стучались во многие двери, но открылась только одна.

Дверь в «Арт Бертье», которой заправлял Гэбриэл.

– Надень сегодня что-нибудь вечернее. – Страстно посоветовала Сид, врываясь ко мне в квартирку в Палмс, хотя сама она жила в богемном районе Венис, где обитали все почитатели, созидатели и создатели искусства.

Она редко снисходила до поездок в метро, так что мне повезло, что в день нашей встречи Сид спешила добраться до Бель-Эйр, но наземный транспорт прозябал в пробках в час-пик. Если бы я ехала домой на двадцать минут раньше, то никогда бы не столкнулась с девушкой с волосами по пояс.

– Сегодня нас ждёт кое-кто очень важный.

По горящим глазам я поняла, что дело серьёзное. Обычно «кое-кто важный» из уст Сид Брэберн означало потенциального клиента, который мог бы купить что-то из моих картин, которых стало больше за последние полтора года. Но ни разу ещё она так взволновано не произносила эту фразу и так тщательно не отбирала вещи в моём шкафу. Поиграв губами, несколько раз поскладывая их в трубочку, Сид осталась недовольна ассортиментом моих простеньких платьев и не поскупилась на быстрый шопинг. Настояла на том, чтобы самой оплатить сногсшибательное нежно-голубое платье, ниспадающее с плеч лёгким атласом.

Любила Сид напустить пыли в глаза и подержать интригу. До последнего она умалчивала, куда везёт нас такси бизнес-класса, и кто ждёт нас за столиком непозволительного моему карману ресторана в Венисе. Столики в «Белиссимо» резервировали за недели вперёд, так что этот кто-то был действительно очень важным, раз сумел выбить нам один прямо в день встречи.

Волнение и атласные ткани – вещи несовместимые. Казалось, что платье соскальзывает с меня, но Сид не прогадала, когда ткнула в него пальцем со словами:

– Берём.

Как только красавец-брюнет в идеально скроенном костюме поднял свои идеально скроенные глаза через зал ресторана на меня, произошла вспышка. За дорогим вином и роскошными блюдами мы обсуждали искусство, хотя я пьянела и объедалась от ощущения, что этот мужчина смотрит только на меня.

Гэбриэл Бертье не сколачивал состояние с нуля, не возводил золотые горы вокруг собственными руками – те были слишком красивы и ухожены для подобного. Ему повезло родиться в семье французского винодела, переехать поближе к Голливудским холмам и открыть собственную галерею. Яркий представитель тех, кто умеет из денег делать деньги.

После ужина он показал нам галерею и без раздумий сделал мне предложение, от которого нельзя было отказаться. Даже два. Выставлять свои работы в «Арт Бертье» и получать неплохой процент от продаж. Солидная часть гонорара уходила ему, часть – Сид, остальные крохи доставались мне, но даже те крохи, что предлагал Гэбриэл Бертье, обеспечивали мне неголодное будущее. Он предложил мне шанс засветиться среди богемы и сделать имя. А потом, стоя у полотна Моне, пока Сид говорила с кем-то по телефону, предложил кое-что ещё:

– Не поужинаете со мной завтра? Только вы и я?

Я не могла отказать в такой сердечной просьбе. А потом уже не могла отказать ни в чём.

Так я оказалась здесь, в Берлингтоне, за четыре тысячи миль западнее «Белиссимо», «Арт Бертье» и своих надежд на наше совместное будущее. Два года Гэбриэл пудрил мне мозги отношениями, которые были у него не единственные. Не знаю, со