Скоро заработали моторы МиГ-3 и „чаек“. У „чаек“ резко, басовито. У МиГ-3 напевно, ровно.

Только два человека внешне оставались спокойными. Комиссар полка и недавно назначенный на должность командира полка капитан Ю. М. Беркаль. Они лучше, чем кто-нибудь другой, понимали всю серьезность обстановки. Настало время показать, на что способны молодые летчики-истребители.

Беркаль внимательно всматривался в них, только что прибежавших. Они запыхались, воротнички их гимнастерок были расстегнуты. Но в лицах — ни растерянности, ни страха. Каждый знал свое место, свое дело. И это радовало.

Сдерживая волнение, командир полка хладнокровно сказал, как будто ставил очередную задачу на учебный полет:

— Трем эскадрильям прикрыть города Острув-Мазовецкий, Замбрув и Ломжу, а четвертой — наш аэродром.

Для командиров эскадрилий не секрет, что эти города приграничные. За ними Польша, дальше Германия.

Летчики и раньше при учебных тревогах получали подобные приказы, когда отрабатывались боевые задачи по условному противнику.

Аэродром встревоженно загудел. Вот поднялось дежурное звено из трех самолетов. Беркаль посмотрел на часы, они показывали четыре часа пять минут. Взмах белого флажка — и в воздухе первая эскадрилья, за ней вторая, третья, четвертая. Две группы взлетевших МиГ-3 направились в сторону Острув-Мазовецкий и Замбрува, девятка „чаек“ к Ломже, вторая девятка осталась прикрывать аэродром».

Уже в 4:05 три эскадрильи (12 МиГ-3 и 18 И-153) 129-го авиаполка были в воздухе. Вышедшие в атаку на аэродром 12 Me-109 успеха не добились, а один из них даже был сочтен сбитым. Следующий налет 18 Хе-111 также был успешно отражен. В завязавшемся бою заявили об уничтожении трех немецких самолетов. По одному Хе-111 записали на свой счет пилоты А. Соколов, А. Кузнецов, В. Николаев. Потерю этих самолетов немецкие данные не подтверждают. По израсходовании горючего советские истребители заходили на посадку под прикрытием четвертой (резервная) эскадрильи. Однако конвейер авиаударов не останавливался, и держать темп не получилось. К 10:00 в результате бомбардировок и штурмовок аэродрома Тарново сгорело 27 МиГ-3, 11 И-153 и 6 учебных машин. Разрывы бомб на летном поле сделали его непригодном для взлета и посадки. Командир полка капитан Ю. М. Беркаль принял решение о его перебазировании.

Вспоминает командир отделения телефонистов роты связи штаба 9-й смешанной авиационной дивизии В. И. Олимпиев: «21 июня 1941 г. с увольнительной в кармане на воскресенье, я уже задремал, когда сквозь сон услышал громкую команду дневального „в ружье“. Взглянул на часы — около двух ночи. Рота быстро построилась во дворе штаба. Боевая тревога нас не удивила, так как ожидались очередные войсковые учения. Неординарные команды — выставить на башенке штабного здания наблюдение за воздухом, получить боевые патроны и гранаты, погрузить на машину неприкосновенный запас кабеля — воспринимались нами как часть входивших тогда в моду учений в обстановке, максимально приближенной к реальным боевым условиям. Мысли о самом худшем по молодости отбрасывались. Оставив конец кабеля в штабе, мое отделение начало в темноте безлунной ночи привычную работу — прокладку полевой телефонной линии на запасной командный пункт, расположенный на хуторе в нескольких километрах за городом. Почти рассвело, когда наш спецгрузовик, предназначенный для размотки и намотки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все было тихо. Бросились в глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля 37-миллиметровые орудия, вооруженные карабинами, расчеты которых были в касках. Такие зенитные полуавтоматы были тогда новинкой и только начали поступать в подразделения противовоздушной обороны. Наша машина отъехала от аэродрома не более километра, когда послышались взрывы и пушечно-пулеметные очереди. Обернувшись, мы увидели пикирующие на аэродром самолеты, светящиеся трассы снарядов и пуль, разрывы бомб. Однако страшная действительность дошла до нас лишь тогда, когда на выходящем над нами из пике бомбардировщике ясно обозначились черные кресты.

Литовские коллаборационисты приветствуют своих германских „освободителей“.

Первую половину дня 22 июня я дежурил у телефона на ЗКП командира 9-й сад Героя Советского Союза генерала-майора Черных. Телефонная связь с авиаполками, расположенными в различных населенных пунктах Белостокской области и на полевых аэродромах вдоль границы, была прервана. Она непродуманно осуществлялась через городскую почту, в которой на рассвете еще до начала бомбардировок прогремел взрыв, разрушивший коммутатор. С некоторыми полками наладили связь по радио. Судя по мрачному лицу генерала, известия были плохими. Постепенно вырисовывалась неожиданная и ужасающая реальность: большинство наших самолетов погибало на земле от бомбежек или обстрела с воздуха и даже от артогня. Но и в таких условиях над Белостоком весь день шли воздушные бои, дрались дежурные звенья и все те, кто сумел подняться в воздух.

Вторую половину этого трагического дня я просидел в кювете шоссе на окраине города у телефонного аппарата промежуточно-контрольной точки. Мимо на запад прошла крупная бронетанковая часть, порвавшая кабель в нескольких местах. С большим трудом удалось восстановить связь со штабом дивизии, что, возможно, спасло мою жизнь. В конце дня я получил по телефону приказ бросить все и как можно быстрее вернуться в штаб. Здесь меня ожидали два драматических известия. Все авиационные части получили приказ немедленно покинуть город и уходить на Восток. Такое решение было, без сомнения, оправдано не только огромными потерями самолетов, но и уже обозначившимся быстрым продвижением немецких танковых колон, стремившихся охватить Белосток с севера и юга. Вторая новость была не менее ошеломляющей: в конце дня застрелился командующий авиацией ОБВО генерал Копец. Я встречал его в штабе дивизии. В памяти остался высокий молодой генерал в кожаном пальто. По-видимому, он являлся одним из тех, кто понимал свою ответственность за разгром авиации округа, последствия которого роковым образом сказались на наших военных неудачах лета и осени 1941 г.

Поздним вечером 22 июня длинная колонна покинула Белосток и уже ранним утром понедельника была далеко за городом. В машинах находились только военные с голубыми петлицами — оставшиеся без самолетов летчики, авиационные техники, связисты, интенданты. Так для меня начались долгие дороги войны».

После неудачной контратаки советских танков.

Освоение новой техники перед войной не обходилось без досадных «детских болезней», осложнявших летчикам жизнь даже в том случае, если боевые машины успевали подняться в воздух. В 124-м иап 9-й сад проблемы с вооружением начались еще до войны. В начале июня во время тренировочного полета один из МиГов полка из-за неисправности синхронизатора отстрелил лопасть винта. Утром 22 июня еще до появления самолетов противника по приказу командира полка майора И. П. Полунина в воздух поднялись его заместитель капитан Н. А. Круглое и младший лейтенант Д. В. Кокорев. Когда в воздухе над аэродромом появились немецкие двухмоторные самолеты, советские летчики их атаковали. На самолете Кокорева оружие отказало уже после выстрелов по врагу. Он не растерялся и пошел на таран: отрубил винтом часть хвостового оперения самолета, опознанного как Do-215. На самом деле это был Bf-110 из II/SKG-210. Обломки немецкого самолета упали северовосточнее Высоке-Мазовецка, а поврежденный МиГ-3 сел на вынужденную неподалеку в поле. Этот «мессершмитт» был не только первым воздушным тараном войны, но и первым сбитым советскими летчиками немецким самолетом, потеря которого подтверждена противником. Однако отражение первого удара было только началом воздушного сражения. Далее на аэродром 124-го истребительного авиаполка немцы обрушили около 70 самолето-налетов, чередуя удары Bf-110 и Не-111. Потери полка составили 30 машин.