Извернулся в самый последний момент, лишь бы не вогнать острую железку в колено… Сотрясся всем телом, чуть не выпав меж перилами, но тут же выкрутился на изящнейшей импровизации, да так, что зал чутко притих едва ли не до самого занавеса…

И снова Николай набрался терпения, хладнокровно выходя на бис и не снимая с лица самой обворожительной улыбки. И снова отклонил приглашение через час собраться в репетиционном зале, чтобы отметить удачный спектакль. И снова зашагал к лестницам под сцену, где двумя этажами вниз разместилось логово декораторского цеха.

Напряжение Берестова, увы, разглядел-таки блондинчик Артем. Почуял, не иначе. А может, из-за кулис наблюдал и про саморез догадался, своим-то огрехи отыгрыша как на ладони заметны. Вот и привязался младшим братцем, по примеру Николя ни грима не смыв, ни костюма «одевальщицам» не сдав. Что-то выспрашивал робко, будто еще из образа не выпал; все хотел разговор от спектакля увести, но Коля на его поводу не пошел.

Ворвался в цех с мальчишкой за спиной, да тут же одинокого цыгана и застал. Тощего, горбатого, сутулого, в одной майке-алкоголичке и спортивных штанах, деловито починяющего неведомую конструкцию из проволоки, перьев и жестяных листов.

– Ах ты, сученыш! – выпалил Николя, презрительно щурясь от дверей. – Снова решился, значит, на месть свою подленькую?!

Мастер отложил проволочную загогулину на верстак и медленно обернулся к гостям. Артем застыл за плечом Берестова, бледный, как холстина, и мотающий головой – дескать, ничего не смог поделать, извиняй, дядя Зурало.

– Николай, – глухим, чуть надтреснутым голосом спросил цыган, поигрывая длинной отверткой, – зачем говоришь то, о чем уже завтра пожалеешь?

Николя, сделавший шаг вперед, заметил блестящее жало отвертки и замер.

– Ты что же, – не поверил он ушам, машинально изгибая бровь в мефистофельском недоумении, – угрожать мне задумал? Да при свидетеле!

Зурало вздохнул. Отложил теперь и отвертку, протер руки тряпицей. Он был похож на терпеливого деда, начинающего уставать от назойливости неугомонного внучка. Цыган прищурил здоровый глаз, отчего бельмо на втором визуально увеличилось в размерах.

– Глухой ты, Николай, на одно ухо, – без эмоций, монотонно произнес властитель «чердачных» декораций. – Все неверно понимаешь. Все в свою пользу извернуть пытаешься.

– Ты мне зубы не заговаривай! – Внутри Николя кипело, как при игре его лучших ролей, но он умело дозировал ярость, пронизывающую слова. – За всё мне заплатишь, за всё… Не знаю, как ты прогнулся и у кого отсосал, чтобы получить свое место в «Чердаке», но я об этом узнаю. И тогда твоей безнаказанности придет конец!

Артемка охнул и затоптался на месте, будто решая – бежать за подмогой или попробовать потушить пожар самостоятельно. Зурало медленно почернел лицом, его пальцы подрагивали. Но Берестова его напряженная поза уже остановить не могла.

– О чем таком ты вообще говоришь, Николай? – внешне спокойно, но со сдерживаемым в грудине гневом спросил цыган.

– Королем себя ощутил?! Царем табора?! – продолжал распаляться Коля, обводя цех руками. – А чего же тогда тебе только шляпу целуют, а не перстень или зад?

Начальник монтов покачал головой – упрямо, с тоской.

– Опять не понимает, – пробормотал он, обращаясь к проволочной конструкции на верстаке.

– Николай, может, пойдем выпьем? – Наконец набрался смелости Артем и робко прикоснулся к плечу Берестова. – Не нужно конфликтов, мы все решим… Разное бывает, зачем серчать? Дядя Зурало умысла не имел, уверяю вас, не стоит ругаться…

– Не имел?! – взвился Николя, подкоркой ощутив благодарного зрителя и не намереваясь отступать. – Ни с занозой, ни с шурупом под коленом, ни с пиджаком моим?! Думаете, я дурак?! Битых полчаса искал костюм, который этот умник спрятать решил!

Артем побледнел еще сильнее. А Зурало в недоумении собрал лоб в дряблые складки, став еще больше похожим на обычного пропойцу.

– Зря вы так нападаете, Николай, – повторил молодой актер, чуть увереннее оттягивая Берестова к двери. – Дядя Зурало полноценный член нашей семьи. Он добрый. Он бы не стал, да он всю труппу лечит, когда хворь…

– Лечит?! – театрально хохотнул Коля и рывком обернулся к парнишке. – Что-то Мальцеву вашему это не шибко-то помогло!

Зурало Годявирович даже отшатнулся. На его лице собирались и разглаживались морщины, и было заметно, что он тратит массу сил, чтобы не дать возбужденному скандалисту равный отпор.

– Ну зачем вы так? – напоследок спросил Артем сникшим голосом, будто сдаваясь. – Нет тут чьей-то вины… А пиджак? Его вовсе не дядя Зурало брал. Его Люда к костюмерам уносила, знаете ли. Просила погладить и зашить карман. Просто вернуть не успела. Вы, Николай, ей симпатичны, если не заметили…

Новые оскорбления застыли на губах Берестова.

Он осекся, с интересом покосился на белобрысого и даже хмыкнул.

Конечно, Николя замечал любопытствующие взгляды Сёминой. Но подтвержденное молодым человеком заставило его еще сильнее возгордиться. Впрочем, тут же сменив радость на досаду. Вот если бы блейзер на амурную починку унесла Тамара! Чертовы бабы, кто бы их вообще понял?!

– Вот оно как? – сумел выдавить Коля, только теперь позволяя увлечь себя в сторону выхода и лестницы. – Ну что ж, пусть будет Люда… но шуруп, заноза…

Актеры покинули декораторский цех, оставив цыгана в мрачном одиночестве. Тот еще какое-то время смотрел им вслед, прислушивался к дыханию театра, всматривался в полутемные углы. И далеко не сразу вернулся к работе, определенно обозленный случившимся…

Берестов тоже негодовал, причем куда более обоснованно. Если Артем не обманывал, подлянка с пиджаком вышла непреднамеренной. Но саморез-то на «мост» одноглазый уж точно подкинул специально! А дальше, после очередной ссоры, да еще и такой вульгарной…

Отныне у Николя не было никаких сомнений – вражда вышла на новый уровень, и теперь ему стоит ждать подвохов с утроенными силами. До удара ржавым ножиком в подъезде чернорабочий опустится вряд ли, но чем черти не шуткуют?!

Коля шумно выдохнул и приказал себе не бояться. Он непременно удержит любой выпад Зурало. А если повезет, за оставшееся время и вовсе изведет «королька декораций», избавив «Чердак» от самой унизительной из известных ему традиций…

Следующий (предпоследний на вводе Берестова) показ «Промерзшей почвы», увы, тоже не обошелся без эксцессов.

Перила Клифтонского моста скрипели, стонали и заглушали реплики, как если бы кто-то намеренно подпилил или криво скрутил их шурупами, вынуждая актера выпасть в зрительный зал. Многочисленная одежда сцены – от занавеса до последней кулисы, – шуршала так, будто ее скроили из целлофана, самого гадкого и трескучего; заставляла повышать голос и перегружать связки.

В какой-то момент Николя даже начал незаметно коситься вверх, где перед рядами колосников притаился пожарный занавес. Ему вдруг пришло в голову, что цыган способен нахимичить с его конструкцией, и тяжелая стена вот-вот рухнет прямо на Берестова, ломая кости и сворачивая шею на глазах у сотен зрителей…