Военные действия, которые не могли не начаться, завязались с осады королем Мюре, маленького, удачно расположенного, но плохо укрепленного городка во владениях Монфора. Его защищал гарнизон крестоносцев из тридцати рыцарей и около пятидесяти пехотинцев. Король раскинул свои шатры на левом берегу Гаронны. К нему отовсюду стекались сторонники. Королевское войско во много раз превосходило не только незначительный гарнизон Мюре, но и скромную по численности армию Монфора. Уверенные в своей неизбежной победе южане проводили время в веселье и пирах. В этом был весь Педро. Его слишком манила драматичность, удовольствие от возможности сделать красивый жест.

Тем временем Монфор, к которому осажденные послали гонца с просьбой о помощи, не только усердно молился, но и использовал против арагонского короля, как теперь бы сказали, черный пиар. Он приказал повсюду показывать списки с перехваченного письма короля возлюбленной, супруге сира Ламбора из Альбижуа, Аделаиде де Буасседон, где тот клялся разбить французов ради ее прекрасных глаз.

«Разве может быть благосклонен Бог к такому развратнику и нечестивцу?» — вопрошал добродетельный Монфор.

Его супруга Алиса видела тревожные сны, но муж успокаивал ее, уверяя, что Небеса за него.

Впоследствии католики утверждали, что окситанское дворянство в надежде заслужить милость короля предоставило для услуг ему и его приближенным своих жен и дочерей. Убивавшие стариков и детей, насиловавшие мирянок и монахинь, крестоносцы сурово осуждали свободную любовь в среде защитников еретиков.

«Воин, поэт, страстный поклонник женщин, „веселый окситанец“, Педро Арагонский и на последнюю битву смотрел весело. От неумеренных чувственных наслаждений в ночь накануне сражения он так изнемог, что на мессе не в состоянии был стоя слушать Евангелие». Скорее всего, это не измышления противной партии, поскольку о том же свидетельствует в своем жизнеописании его сын, знаменитый Хайме I.

Тем не менее в битве при Мюре Педро жаждал помериться с Симоном силами один на один. Два французских рыцаря, Ален де Руси и Флоран де Билль, стремились захватить короля. Он отбивался спокойно и удачно; броня его была непробиваема. Он изрубил несколько человек, но перед массой врагов не выстоял. Секира упала из его ослабевшей руки. Острием меча он хотел заколоть де Билля, но де Руси положил его насмерть. Знатнейшие арагонцы дрались за тело своего короля.

Он еще дышал, когда его нашли и прикончили мародеры. Монфор преклонится перед павшим величием и велел с честью похоронить героя. Госпитальеры, которых щедро одаривали катары, дабы те стали их поручителями перед Всевышним, испросили позволения вывезти его с поля боя.

Они перевезли тело своего погибшего покровителя в Сиксенский монастырь. В 1555 г. крышку гробницы вскрыли: тело короля сохранилось, только нос был несколько поврежден.

Неожиданный и ужасный поворот сражения, от которого южане ждали блистательной победы, заставил отступить арагонские войска. Раймунд Тулузский, который бросил свои отряды в Мюре, был там заперт крестоносцами. Французские рыцари, в рядах которых бились тамплиеры, яростно набросились на тулузскую пехоту и искрошили ее в капусту. Духовенство сделало очередную попытку вернуть предводителей южан в лоно церкви. Отчасти это им удалось. Раймунд VI и его вассалы еще раз клятвенно пообещали во всем повиноваться папе римскому. И папа щедро одарил победоносного Симона де Монфора тем, что по праву принадлежало Раймунду Тулузскому — областями Ажене, Альбижуа, Керси и Руергом.

Потери графа были столь велики, что он с отчаянием думал о возможном нападении крестоносцев на его стольный город. Однако Монфор в этот раз не рискнул отправить крестоносное воинство под мощные стены Тулузы. Он копил силы перед рывком. Теперь, как ни невероятно это представить, его целью стало получить земли и титул графа Тулузского.

К этому времени крестоносное войско усилилось отрядами принца Людовика Французского. Но, как отмечали окружающие, два предводителя французских отрядов друг другу не понравились. Еще больше принцу не понравились южные сеньоры — слишком шумные, слишком свободные в поведении, мало почтительные и недостаточно набожные. Он тоже не произвел на них благоприятного впечатления. Впоследствии королю Людовику VIII, правившему всего три года, французские хронисты дали прозвище Лев, но испанцы и итальянцы называли его Больным. Полнокровным южным аристократом он казался жалким со своими многочисленными хворями.

Невзирая на слабое здоровье принца, он и Монфор осадили Тулузу; впрочем, после двенадцати дней осады Людовик решил, что тратить время и силы на осаду нецелесообразно.

Когда же южане узнали о настоятельных советах, данных принцем предводителям крестоносцев, их презрительная жалость сменилась жгучей ненавистью. А предлагал он ни много ни мало «засыпать городские рвы, дабы жителей лишить всякой возможности защиты; потом все башни, укрепления и стены должны быть срыты до основания и сровнены с землей».

Отъем владений у наследственного правителя следовало укрепить решением церковного собора.

Наскоро собранный собор в Монпелье объявил Монфора владельцем земель, которые принадлежали южным баронам.

В 1214 г. граф де Фуа признал свое поражение и примирился с церковью. Он добровольно передал свой неприступный замок папскому легату, пожаловавшему его Монфору. Затем граф отправился в Рим, чтобы перед папским престолом защищать интересы своего сюзерена Раймунда VI и добиться возвращения отобранных у него на соборе в Монпелье земель. Но его пламенные речи не произвели впечатления на клир; напротив, его самого обвинили в том, что он оскорбил Святые мощи, отказавшись склониться перед ними, а его сестра столь далеко отклонилась от пути благочестия, что приняла consolamentum, и граф счел пристойным присутствовать при этой церемонии. Еще более серьезным было обвинение в умерщвлении католических священников.

Де Фуа не отрицал свою вину, напротив, разгорячившись, заявил, что жалеет, что не убил больше.

У графа был свежий цвет лица, и он был очень хорош собой. В страстных красноречивых словах он отстаивал права своего сеньора и свои собственные, клеймя позором образ действий крестоносцев и в особенности присутствующего здесь епископа Фолькета. Он издевался над «этим беглым монахом, этим бывшим жонглером, лживые песни которого пагубны для всякого человека, их повторяющего. Тотчас по своем избрании он зажег в Тулузе такой огонь, что никогда не хватит воды для тушения его. Более пятисот тысяч людей, взрослых и малых, он загубил. Загубил их тело и душу. Клянусь верою, что своими действиями и словами Фолькет более походит на антихриста, чем на римского легата».

Фолькет надменно возражал, но другие прелаты подтвердили слова графа де Фуа о том, что правансальские сеньоры добровольно сдали свои крепкие замки легатам папы, чтобы доказать свою преданность церкви. Они полагались на обещание папы возвратить их земли, как скоро ересь будет побеждена.

Затем де Фуа подошел к папе и сказал: «Вам подсуден весь мир, вы занимаете престол святого Петра и управляете за него; у вас грешники должны находить помощь и заступничество, вы должны охранять мир и справедливость, выслушайте же меня и возвратите мне то, что мне принадлежит». Далее он уверял папу, что никогда не принадлежал к еретикам. Он клеймил Симона де Монфора, который держит в цепях, вешает и истребляет жителей Тулузы и Мотобана. Он еще раз напомнил папе о своем добровольно переданном церкви замке с мощными стенами. «Если мне не возвратят его таким, каким я его сдал, пропадет в мире всякое доверие к договорам».