Повезло Татьяне, решила она, какого красавца отхватила, да еще и хозяйственного, вон как с посудой управляется. А готовит как! Биточки – пальчики оближешь. Ну а девка у нее малахольная, вся в бывшего, малость подвеянного. Да еще неизвестно, какая там мамашка была. Эта Аська может им всю жизнь отравить. Знаем, как случается: сначала будет мать к отчиму ревновать, а как повзрослеет – отчима к матери. Да, дела…

Михаил Александрович вернулся из детской слегка растерянным. Улучив минутку, шепнул на ухо Татьяне:

– Невероятно, точь-в-точь как то стило, которое у Насти пропало, но да, меньше, вроде его миниатюрной копии. Блестит как серебро, а то тусклое было. Вместо шнурка грубого – лента шелковая. Скорее всего, просто похожая штуковина. То стило никак не могло оказаться у Асиной мамы… Странно как…

Когда гости засобирались домой, Ася и Миша стояли, держась за руки. Они не хотели расставаться. Ася категорично заявила, что пойдет к директору школы и попросит перевести Мишку к ним, а иначе она сама в его школу переведется. Таня пообещала обсудить это завтра, а Миша, вцепившись в Клаву и дедушку, просил еще хоть немножечко побыть с Асей.

Идея перевода Миши в «блатную» школу, где училась Ася, захватила Клаву не на шутку. С одной стороны, Ася не подарок, но попасть в английскую школу, где учатся цековские детки и детки дипломатов, очень хотелось. Раньше она над этим как-то не задумывалась. Дед Михаил учил внука языкам, водил его повсюду, вкладывая в него всю душу, но он скоро девятый десяток разменяет, а в таком возрасте всякое может случиться. Решила: надо сделать все, чтобы не упустить шанс, и свои соображения изложила свекру. Тот после визита к Карпинской пребывал в каком-то особенном, приподнятом настроении. Как только Клава завела разговор о переводе Мишки в школу, где учится Ася, радостно обнял ее и сказал, что готов возить и забирать Мишку после уроков, поскольку ему, как заслуженному пенсионеру союзного значения, положен персональный транспорт. Раньше он об этом молчал, и Клава в очередной раз убедилась, что дед «тихушник» и от него можно всего ожидать.

«Хорошо хоть пенсию свою не замыливает, – подумала она. – Да и в свою квартиру шикарную пустил жить, а так бы в старой ютились».

Клава знала, дед не подведет, главное, чтобы здоровье у него не подкачало и протянул бы подольше.

Мишу, благодаря хорошим оценкам, а главное, Таниным связям и Клавиному «дефициту», легко перевели в спецшколу на Арбате. Там он и проучился все годы рядом с Асей. Дети были неразлучны. Их отношения росли вместе с ними: из детской дружбы-вражды вылупился почти что родственный союз. Их даже считали братом и сестрой. Потом начались подростковые метания, ссоры и ревность, закончившиеся обоюдным признанием в любви и желанием никогда не разлучаться. Правда, эти свои планы ни Ася, ни Миша пока не озвучили не только в семьях, но даже самим себе. Михаил Александрович и Татьяна догадывались и, что называется, стучали по дереву, боясь сглазить. Зато Клава дорого бы отдала за какую-нибудь «порчу» на Аську, до смерти надоевшую и отвлекающую ее сына от учебы. Даже подумывала, не сходить ли к гадалке, что в своем объявлении обещала за дополнительную плату «отворот-приворот». Если бы кто спросил, чем же ей так Ася не угодила, то внятного объяснения не последовало бы: «Просто не нравится, и все тут!» Ей трудно было сформулировать интуитивно-животное неприятие Асиной независимости и внутренней свободы.

– Она же ни в грош нас не ставит! – как-то пожаловалась мужу. – Нос воротит, только и слышно: «Здрасьте, до свиданья». Хоть бы раз села, поговорила, за советом к старшим обратилась. Нет, куда там! С гонором и себе на уме, та еще прынцесса! А все – Танькино воспитание, богэма! Посмотри, во что одета, смех один! Штаны обтрепаны, майки в разводах каких-то чернильных. А на голове что творится! Отмыть и причесать! А заметил, как она старается на эту б… из фильма походить. Ну, помнишь, недавно вышел. Все только и твердят: «Маленькая Вера, маленькая Вера…» Пластмассу в уши вдела, на руки браслетов дешевых навешала. Даже похожую полосатую футболку натянула, с плечом голым… И глаз у нее такой же блудливый, а все вокруг аж заходятся: «Ася талант, художник». Ё-моё! Да ты видел эти картины? Без бутылки не разберешься! С придурью девка, с детства такая. А думаешь, Татьяне с ней легко? Эта засранка с отчимом даже разговаривать не хочет.

Миша отвернулся к стене, натянув на голову подушку.

– Но с другой стороны, – продолжила Клава, – квартира ей достанется по наследству будьте-нате! Я слышала, что Татьяна болеет. Недавно опять с сердечным приступом слегла. Возраст, никуда не денешься. Дура она, что Веньку прописала. Делить придется. Балерун своего не упустит. Что молчишь? Ладно, все понятно. Судьба сына тебя не интересует. Вот заявится такая невестка и всем рот затыкать будет: «Мол, кто вы такие, собственно? Ваше место на овощебазе, а я – голубая кровь!» Аж зло берет.

Вздохнув, Миша повернулся на другой бок, скривившись от взвинчено-крикливых модуляций Клавкиного голоса.

– Да, забыла сказать. Как-то в нашем почтовом ящике нашла пакет на имя деда. Весь марками обклеен красивыми, и с королевой, и с листиками красными. Сначала не поняла, что за страна такая на букву «С», а потом в словаре нашла – Канада. Как думаешь, с кем это дед переписку ведет? Вот я поражаюсь: старый пень, почти девяносто, а мозги варят! Слышала, как он по телефону на иностранном лопотал, быстро так, четко.

Миша понял, что избавиться от Клавы не получится. Сел на кровати и протянул руку к бутылке пива. Хлебнув, равнодушно промямлил:

– Небось наконец родню нашел. Его семья во время революции сбежала. Теперь можно искать, не запрещается, а до перестройки молчал как партизан. Недавно намекнул, что не Степанов он, а другая фамилия у них, графьев этих… И не Михаил он вовсе, а Николай.

Клава так и села:

– Так что, у нас родственники за границей? И мы тоже, значит, графья?

– Уж ты, бля, точно. – Мишка осклабился и икнул.

– Ладно скалиться, почему молчал?

– А тебе что с того? Все как с ума посходили, бегут кто куда.

Он потянулся до хруста в костях и опять прилег на кровать.

– Правильно делают. А если он граф, то и наследство имеется, как думаешь?

– Может, и так, но мы с тобой пролетаем, как фанера над Парижем. Мы – Степановы, а он если докажет, что граф… черт, забыл фамилию… то все и получит. Нам ничего не оставит, и не надейся. Все Мишке отпишет, внучку своему драгоценному. Я вот слышал, как он заливал ему про свою сеструху канадскую, Софью, кажется, и про книгу какую-то.

– Какую еще книгу? Может, он там, в книге этой, деньги прячет?

Миша задумался и затих. Как Клава ни пыталась вытянуть из него, что он конкретно имеет в виду, но так и не получила ответа. Плюнула, решив расспросить сына, но поговорить в этот день не удалось. А то, что случилось потом, вообще надолго выбило ее из колеи.

Михаил Александрович каждое лето проводил на даче. Несмотря на приближающееся девяностолетие и нездоровье, отказывался быть под присмотром Клавы – предпочитал платить сиделке, которая помогала и ему, и по хозяйству с утра до позднего вечера, а ночью уезжала в город. Клава злилась, что дед опять плюет на всех и, вместо того чтобы экономить – лежать себе тихонько в городской квартире, – транжирит деньги почем зря. Лучше бы отдавал ей свою персональную пенсию, справилась бы не хуже сиделки. Но дед считал, что Клаве и так досталось по жизни говнеца в избытке, хватит уж миазмов. Ее возмущало также, что он отпускает сиделку на ночь и остается в доме один, но Михаил Александрович успокаивал: «Ночь самое подходящее время для свидания с костлявой, а если еще и во сне – так об этом только мечтать можно».