– В соседней комнате. А я вот, с твоего позволения, налью себе еще немного матэ – привык, знаешь ли, за столько лет у себя на ранчо. Ко мне даже соседи в гости приходили почаевничать, говорили, что умею заваривать как настоящий кабальеро.

Сталин заставил себя растянуть дрожащие углы губ в гримасе, похожей на улыбку.

– Да, ты мастер своего дела. Перевоплощаешься – любой актер позавидует. Ты не как твой босс. Он был просто уродом, больным психопатом. Я отлично понимаю тебя – возможно, ты не любил этого кретина, но на службе надо выполнять приказы вне зависимости от того, нравится тебе начальник или нет. Жаль, что мы с тобой при жизни не познакомились. С удовольствием спрятал бы тебя в Москве – мог бы жить на даче в Горках, с паспортом на имя Петра Сергеевича Козолупо. Никто б не узнал.

– Danke. Я сменил столько паспортов, что устал записывать на бумажку, как меня зовут. Последний документ был на имя Педро Хуареса. Спокойной ночи тебе, Коба.

…Дождавшись, пока Сталин уснет, бывший шеф гестапо, группенфюрер СС Генрих Мюллер, отключил миниатюрный диктофон, прикрепленный скотчем к внутренней стороне столика с бело-голубой баварской скатертью, и вытащил из него микрокассету. Он искренне не собирался выдавать Сталина Учреждению, которое ненавидел всеми фибрами души не меньше, чем вождь народов. Однако записывать разговоры его научила долгая практика сначала в криминальной полиции, а потом в гестапо. Никогда не знаешь, в какой момент это может пригодиться, но на всякий случай лучше иметь под рукой.

Высасывая сладкий матэ через трубочку, Мюллер снова раскрыл свой любимый роман, который он перечитывал многократно как при жизни, так и ПОСЛЕ. Кино, снятое по его мотивам, напротив, ему не особенно понравилось – он не был там похож на себя, какой-то семейный клоун, добренький доктор Айболит из детской сказки. Вытащив бархатную закладку, Мюллер пролистнул страницу, в который раз перечитывая проливающую бальзам на сердце строчку: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться».

Прошло не меньше двух часов, прежде чем Калашников неохотно признался самому себе – тревога оказалась ложной. Он совершенно напрасно перевернул апартаменты Менделеева вверх дном – потому что так и не нашел того, что искал среди многочисленных профессорских бумаг. Сев на стул, Алексей в который раз за день выматерился до хруста в челюсти. Ужасно хотелось выпить залпом стакан… нет, не водки, а именно спирта – прямо как той осенью, во время германской войны.

Стоявший рядом Малинин смотрел на начальство с недоумением, почтением и страхом. Подозрения об апоплексическом ударе не оправдались, однако создавалось впечатление, что с головой его благородия происходит нечто загадочное. Зачем было врываться в квартиру покойника, чтобы все там разгромить, а потом сидеть и выражаться, как грузчик? Если бы многоопытный Малинин не знал наверняка, что его благородие не пьет по два литра в день, то определил бы его поведение как натуральную белую горячку.

Калашников поднял голову и поймал на себе страдальческий взгляд.

– Нет-нет, братец, все в порядке…

По выражению лица Малинина было очевидно – он явно так не считает.

– Я искал блокнот, – вяло объяснил Калашников.

Вид у него был не лучший – волосы спутаны, на рубашке выступили пятна пота, глаза покраснели от бессонницы.

– Какой блокнот, вашбродь? – впервые за день нарушил обет молчания Малинин.

– Ты просто не слышал. Когда мы сидели в машине в вампирском квартале, мне позвонил профессор Склифосовский в расстроенных чувствах из-за Менделеева… Я его старческие причитания, признаться, пропустил мимо ушей. И только собрались с тобой ехать, как мне в голову ударило – блокнот! Склифосовский сказал, что Менделеев был жуткий педант – как только что-то ему придет в голову, сию минуту эту самую мысль в блокнот пишет. Судя по тому, что он несколько дней подряд исследовал вещество по просьбе Шефа, у него должна быть просто куча этих записей. Я подумал, что профессор по свойственной ему рассеянности куда-то задевал блокнот, посему и решил вторично обыскать его квартиру. В общем, какая разница… Следовало сразу ехать к Шефу с докладом о нашей интимной беседе в «Грустных клыках», а не терять здесь время. Следов убийцы мы не нашли, но тем не менее тот умудрился забрать блокнот. Если он вообще был.

Выпалив все это на одном дыхании, Калашников налил себе воды из стоящего на столе массивного графина. Вода была затхлая, но длительный монолог высушил небо.

Малинин заморгал, возведя глаза к потолку.

– Да, но ведь наши эксперты определили, что киллер не влезал в окно, – задумчиво сказал унтер-офицер, не отрывая глаз от изящной французской люстры. – Как же тогда он смог забрать блокнот? Удочкой, что ль, с дерева подцепил? Так оттуда и не разглядишь.

Калашников вскочил на ноги. Стул, обреченно качнувшись, повалился на пол.

– Серега, ты молодец. С меня пол-литра.

Рванувшись к телефону, он набрал номер консьержки.

– Простите, мадам. Это опять я, из квартиры Дмитрия Ивановича. У меня вопрос – в какое время приходила уборщица, которая наводит порядок в его апартаментах? Ага, ага… Вот как? Большое вам спасибо. Да, мы еще чуть-чуть побудем, самую малость. Благодарю.

Алексей повесил трубку, поворачиваясь к Малинину.

– Слона-то мы и не приметили. В четыре утра квартиру посещала уборщица. Она и известила консьержку, что Менделеева нет дома. А та, продежурившая всю ночь и уверенная в том, что химик не покидал свое жилище, вызвала полицию.

– Но в четыре утра… зачем она притащилась в такую рань-то?

– Профессора, Серег, они вообще не от мира сего, – вздохнул Калашников. – Менделеев каждое утро вставал в четыре, и график у него не менялся последние сто лет. Прошлую ночь, он, правда, не спал – но о том, чтобы предупредить уборщицу, элементарно забыл: увлекся работой. Этой женщине, естественно, не пришло в голову, что в квартире произошло убийство, она убралась в комнатах и забрала мусор с собой, чтобы выбросить его в бак на улице. После того как консьержка попросила уборщицу задержаться и приехала спецбригада, пластиковый мешок с мусором вывернули наружу, дабы найти частички пепла и получить подтверждение, что Менделеев действительно убит. На скомканные бумаги при этом не обратили внимания. И знаешь, что это означает?

Малинин не знал.

Калашников улыбался, словно получил новость о пятикратном повышении зарплаты.

– Блокнот никуда не делся – он сейчас в Архивной комнате Учреждения, где хранят вещественные доказательства, – лежит себе спокойно и нас дожидается. Поэтому нужно как можно быстрее добраться в контору, где, вполне очевидно, нас встретит небольшой сюрприз. Заодно поболтаю с Шефом, он все равно не спит.

Они вышли на улицу, раскланявшись с консьержкой и сдав ключи. Черные фонарщики, африканские пигмеи, ловко карабкаясь по стержням фонарей, зажигали лампы – наступало утро. Калашников искренне порадовался, что за те пятьдесят минут, пока они едут до Учреждения, можно поспать на заднем сиденье. Голова раскалывалась.