Чалмерс закрыл глаза рукой, опустил голову - редкие волосы рассыпались, и среди них заблестела похожая на тонзуру плешь.

- Их убил Ник?

- Как вам известно, я сильно в этом сомневаюсь, но доказать, что это сделал не он, не могу. Пока не могу. Однако вернемся к ограблениям: Ник взял золотую шкатулку, в которой хранились ваши письма, - я намеренно избегал упоминать имя его матери. - Возможно, письма похищены случайно и грабители охотились только за шкатулкой. Она была нужна миссис Траск. Знаете почему?

- Очевидно, потому, что она воровка.

- Она придерживалась другого мнения. И шкатулку она не считала нужным прятать, а держала на виду. Шкатулка, по всей видимости, принадлежала бабке миссис Траск, а после ее смерти дед миссис Траск подарил шкатулку вашей матери.

Чалмерс еще ниже опустил голову и запустил пальцы в волосы.

- Вы ведь говорите о мистере Роулинсоне?

- Увы, да.

- Мне оскорбительны ваши слова, - сказал он. - Вы бросаете тень на невинные отношения пожилого человека и почтенной женщины…

- Забудем на время об их отношениях…

- Не могу, - сказал он. - Не могу забыть… - и уронил голову на руки, чуть не стукнувшись при этом о стол.

- Я не хочу никого осуждать, мистер Чалмерс, и меньше всего вашу мать. Просто я установил, что она была знакома с Самюэлем Роулинсоном. Роулинсон возглавлял пасаденский Западный банк, банк этот разорился в результате хищения, совершенного примерно в одно время с попыткой ограбления вашего дома. В хищении обвинили зятя Роулинсона - Элдона Свейна, - и, возможно, не без оснований. Правда, мне говорили, что мистер Роулинсон сам обчистил банк.

Чалмерс выпрямился.

- Кто мог такое сказать?

- Другое действующее лицо этой драмы - вор-рецидивист по имени Рэнди Шеперд.

- И вы принимаете на веру слова подобного типа и позволяете ему поливать грязью мою мать?

- Кто говорит о вашей матери?

- Словно я не знаю, что вы собираетесь преподнести мне пресловутую версию о том, будто моя мать взяла у этого распутника краденые деньги? Я не ошибся, не так ли?

Глаза его налились кровью. Он заморгал, вскочил, занес кулак, но где ему было тягаться со мной - я перехватил его руку в воздухе и с легкостью опустил ее вниз.

- К сожалению, мне приходится прервать нашу беседу, мистер Чалмерс.

Я сел в машину и повел ее вниз к автостраде. Серая пелена тумана по-прежнему обволакивала подножие холма.

Вдали от моря, в Пасадене, было настоящее пекло. На дороге перед домом миссис Свейн играли дети. Тратвелловский «кадиллак», стоявший у обочины, притягивал их как магнит.

На переднем сиденье, углубившись в деловые бумаги, восседал Тратвелл. Он встретил меня недовольным взглядом.

- Однако долго же вы ехали.

- Непредвиденная задержка. Да и потом, «кадиллак» мне не по карману.

- Ну а мне не по карману торчать здесь. Эта дама сказала, что будет в двенадцать.

Мои часы показывали половину первого.

- Миссис Свейн едет из Сан-Диего?

- Очевидно. Я буду ждать ее до часу - ни минутой дольше.

- Может, у миссис Свейн сломалась машина, она довольно допотопная. Будем надеяться, что ничего не случилось.

- Абсолютно уверен, что так оно и есть.

- Мне бы вашу уверенность. Человека, которого подозревают в убийстве ее дочери, видели вчера в Хемете. Вероятно, он направляется в краденой машине сюда, в Пасадену.

- О ком вы говорите?

- О ворюге Рэнди Шеперде. Он когда-то работал у миссис Свейн и ее мужа.

Тратвелла мое сообщение, похоже, нисколько не заинтересовало. Он демонстративно зашуршал бумагами. Насколько я мог судить, это были ксерокопии контрактов какой-то корпорации, именуемой «Смизерэмовским фондом».

Я спросил Тратвелла, что это за корпорация. Он игнорировал мой вопрос, даже глаз не поднял. Я рассвирепел, выскочил из машины и достал письма из багажника.

- Я вам не говорил, - сказал я небрежно, - что мне удалось разыскать письма?

- Письма Чалмерса? Сами знаете, что не говорили. Где вы их обнаружили?

- В квартире Ника.

- Нисколько не удивляюсь, - сказал он. - Дайте-ка сюда.

Я пристроился рядом с ним и передал ему конверт. Тратвелл открыл его.

- Господи, как эти письма напоминают о прошлом. Эстелла буквально жила ими. Первые, насколько я помню, были донельзя заурядные, но эпистолярный стиль Ларри совершенствовался день ото дня.

- Вы их читали?

- Кое-какие - да. Эстелла так гордилась своим доблестным сыном, что отвертеться удавалось далеко не всегда, - сказал Тратвелл с иронией. - Незадолго до смерти, уже полностью лишившись зрения, она, едва получив письмо, тут же призывала меня или мою жену читать ей вслух. Мы уговаривали ее нанять сиделку, но она и слушать не хотела. Эстелла была женщина замкнутая, с годами это усилилось. Основные тяготы по уходу за ней легли на плечи моей жены, - и добавил с горечью: - Мне не следовало этого допускать: она ведь была почти ребенком.

Он замолк.

- Чем болела миссис Чалмерс? - нарушил я молчание.

- По-моему, у нее была глаукома.

- Но ведь глаукома не смертельна.

- Нет. Мне кажется, ее убило горе: она очень сокрушалась по моей жене. Перестала есть, потеряла всякий интерес к жизни. Я вызвал к ней доктора - против ее желания. Она лежала лицом к стене и не дала доктору не только обследовать, но даже и взглянуть на себя. И отозвать Ларри из плавания тоже не разрешила.

- Почему?

- Уверяла, что чувствует себя прекрасно, хотя день ото дня угасала. Хотела умереть одна, подальше от чужих глаз, так мне кажется. Эстелла была очень хороша собой, она даже в старости сохранила следы красоты. И потом, с возрастом она впала в скаредность. Вы не поверите, как это часто бывает со старухами. Позвать доктора или нанять сиделку представлялось ей неслыханным расточительством. И я решил, что такое крохоборство вызвано бедностью. Но впоследствии выяснилось, что она всегда была богата. Ларри не сразу отпустили из армии, он приехал только через два дня после похорон. Окружной администратор не захотел его ждать, на другой же день вскрыл дом и составил опись. День этот навсегда остался в моей памяти. Окружной администратор был своим человеком в суде и конечно же хорошо знал Эстеллу. Мне кажется, ему было известно, что Эстелла, как и судья Чалмерс, хранила деньги дома. К тому же ее пытались ограбить. Я был тогда вне себя от горя, иначе я, разумеется, догадался бы проверить сейф наутро после взлома. Но я был слишком подавлен случившимся.