Все люди добиваются справедливости. Кстати, как закон справедливости формулируется в духовном языке? «Око за око, зуб за зуб». Жизнь, слава Богу, несправедлива. Есть злая несправедливость: вы ко мне хорошо, а я вас обокрал или оболгал. А есть добрая несправедливость: я ударил вас, а вы мне не стали отвечать. Вы меня простили. Бог – несправедлив. И, оказывается, принять вот эту добрую несправедливость, что я не прав, а Он может меня наградить, – очень нелегко. Человеку легче терпеть, когда его мучают. А за добрую несправедливость ты никак не отблагодаришь. Помни ее, просто знай, признай, что тебя пожалели.

Но учтите – в Евангелии есть еще одно очень твердое правило: без милости отношение к тому, кто сам не милует. Поэтому если мы хотим милости к себе, должно родиться снисхождение к другим людям, которые находятся в тяжелых ситуациях. Мне кажется, что в тяжелых ситуациях те люди, которые болеют совестью, которые бессовестны. В тяжелых ситуациях те, кто жаден. Это тот же рак, только других органов. Хочешь, чтобы тебя помиловали – настрой свое сердце на милосердие, на несправедливость и к таким людям.

– С честностью понятно. Может быть, еще необходимо смирение, чтобы принять болезнь как данность?

– Смирение – это мой не первый, а самый последний совет, потому что это самое трудное. Никто из людей не смирен. Смирение – это божественное качество. Притвориться смиренным я могу, но подлинно быть им – это невозможно.

Один из синонимов смирения – это принять мир таким, какой он есть, не выдумывать ни других, ни себя. Ведь мы всегда немного друг друга выдумываем. Узнать мир таким, какой он есть, не приукрашивая и не очерняя, очень трудно. Но то, что невозможно человеку, возможно Богу. Бог помогает человеку принять себя таким, какой он есть. Я хочу себя видеть здоровым, честным, порядочным и т. д. Увидеть себя ограниченным, хитрым, подлым, больным, смертным – ох, как не хочется. И если я смирюсь перед собой, приму себя таким, какой я есть, то перед вами я смирюсь.

Вот поэтому все-таки начинать со смирения я не рекомендую. Да, бунтуйте, не соглашайтесь, фантазируйте – только признайте! Признайте то, что вы не каетесь, что вам трудно, что вы не можете, не умеете, не доверяете. Это тоже дело нелегкое.

У греха есть особое действие: он ослепляет человека. Поэтому увидеть какую-то свою неправду – настоящее чудо.

– Я хотел бы попросить вас рассказать собственную историю взаимоотношений с тяжелой болезнью.

– Мне в детстве был поставлен диагноз: порок сердца и стеноз аорты. Это сужение сосуда, который выходит из сердца и питает весь организм. При таком пороке болезнь развивается незаметно, но когда обнаруживает себя, то развивается стремительно. Я болел 2–3 месяца. Но за этот срок я превратился в полного инвалида. К моменту проявления болезни я уже пять лет был священником. Пять лет дни и ночи служил и ходил по больным, а потом через три месяца я мог только ползать. Мои дни были сочтены.

Я поехал в больницу, там мне сделали операцию, поставили искусственный клапан сердца. Операция была очень тяжелая, у меня были осложнения, я был на грани. Потом делали еще одну операцию. Теперь я в состоянии трудиться, но болезнь требует много внимания к больному органу. У меня жизнь все время на грани. Приходится принимать специальные препараты, чтобы кровь всегда была жидкой, не сворачивалась в месте, где пришит протез. Если свернется, то сгусток крови попадет в сосуд – и все. Поэтому сердце – это постоянная рана, которая кровоточит. Всегда. Любой порез – это уже осложнения. Вот эти испытания для других людей незаметны, а для меня это критическое состояние, – то ли выживу, то ли нет.

Из этой болезни я вот что вынес: пока тебе страшно умирать, пока тебе хочется жить, ты цепляешься за жизнь, – это значит, что у тебя еще все хорошо. Но наступает такой предел, что легче умереть. У меня был такой момент. Задним числом я это понял – если бы народ за меня к Богу не обратился, не заступился, не взмолился… Я буквально выносить эту муку уже не мог. Вот люди за меня слово замолвили, я поэтому живой, слава Богу.

– Был ли какой-то критический момент, когда вы какие-то внутренние решения для себя приняли? Ведь даже для священников болезнь имеет духовный смысл?

– Если человек вступает в дружеские отношения, бывает, он говорит: «От этого человека я не откажусь никогда, даже если он будет меня убивать». Когда меня рукополагали в священники, у меня тоже примерно такая мысль была. Поэтому новых откровений мне болезнь не принесла. Тут сам человек выбирает, согласен он на смерть или не согласен. И когда выбор сделан, страха уже нет. Я уже знал, что смерти нет, что жить – это прекрасно, но умереть – это не потеря, а наоборот, это сделает жизнь еще больше. Я не рекомендую этих мыслей неверующим. Если знаете только жизнь – держитесь за жизнь. Но для меня тогда это уже не было трагедией. Для моих близких – да, потому что у них меньше веры было. Ужасом веяло от них, т. к. у них опускались руки. У меня много детей – четверо. И для них это было тяжелей, потому что для них реальность смерти была окончательной, т. е. смертью все закончится.

Вы знаете, я сам себе задал такой вопрос: может ли быть счастливым больной человек? И ответил: может. И здоровый может быть несчастным. Человеку надо уметь трудиться, чтобы не быть одному. Собственно, вся вера наша – о том, как преодолеть одиночество. Смерть – это и есть одиночество. А в болезни, кстати, человек может быть не одинок. Вот я прихожу к человеку, который серьезно болен и умирает. Он пока еще жив. Пусть моей веры мало, пусть мои суждения несовершенны. Я прихожу, его рука остывает. Я возьму в свою руку и погрею ее. Скажите: это большая или маленькая помощь? Я не избавил его от смерти, нет. Но я продлил жизнь, на чуть-чуть. Это очень важно. Мы, обычно, если требуем исцеления, то полного. Но если Бог продлил нам жизнь, если Он чуть облегчил наши страдания, мы не говорим за это спасибо. Сказано в Евангелии: кто в малом не верен, тот в большом не верен. Если я малое добро, которое Он мне дает, принимаю, как сор и прах, кто даст мне большее? Поэтому второй мой совет: приглядитесь к своей жизни, будьте благодарны. Не будьте жадны, не требуйте сразу и всего. Глядишь, большее и придет.

– Человек, когда бежит к Матушке Матронушке за исцелением, совершает практическое действие. Что еще может сделать человек на внешнем уровне?

– Для чего мне даны вежливость, этикет, правила поведения? Это дисциплина, которая помогает жить бессердечному, недружелюбному. Если бы я с вами подружился, мне с вами здороваться не надо, я так на вас посмотрю – у вас душа оттает. Когда мы с вами будем прощаться, если мне жалко с вами расставаться, вы это в моих глазах прочитаете. То есть внешние правила нужны для мертвеца. Почему я хожу в храм исповедоваться? Потому что у меня нет покаяния. Я вам скажу по своему опыту. Там, где я искренне, по-настоящему, до конца сердцем раскаивался, по-настоящему доверялся его милости, Бог прощал и исцелял меня тут же. А когда я в эту милость не верю, когда у меня нет покаяния, я должен ходить ножками.

В Евангелии есть целая притча про фарисеев. Бог и фарисеев принимает, если они признают свое фарисейство. Но если я буду гордиться, что я – фарисей, что я лучше других – не поможет. Есть примеры в Церкви: обратилась одна мать к блуднице: «Помолись, умирает сын». Та отвечает: «Да я ж блудница». А мать говорит: «Я обижена жизнью, у меня душа не на месте, но у тебя сейчас душа спокойней, помолись Богу об исцелении моего сына». Та попросила – Бог исцелил. Честность во всём должна быть.