– А с заводскими что? Они из товарооборота выключены?..

– Они у нас на особом счету, – уважительно заговорил дед. – Если что починить нужно или запросто новую деталь выточить – это уже к ним. Они с заводом энергетического машиностроения объединились и его мощности тоже используют. Мастеровые.

– И сколько их?

– Еле за полтыщи выползли. Но они не количеством берут – качеством. У них даже дети к работе приучены. Такой вот, понимаешь, п…шок, от горшка два вершка – и с шести лет уже знает, с какого конца молоток брать, как паяльником работать, или простейшую электросхему собрать. С десяти – у станка. Ну и оружие, соответственно, знают-умеют. Обучены.

– Получается, что из крупных общин – все?

– По большому-то счету и все, – кивнул дед. – В Арбеково – это огромный спальный район, весь запад города – вообще лучше не соваться. Там теперь трущобы, людей почти нет – зато тварей разномастных и разнокалиберных полно! Таких, что и классификации не поддаются. Копятся там, размножаются – а раз в два-три года лезут оттуда, как черти из преисподней, жрут всех подряд, до кого лапами дотянутся… Ближе к центру, если из Арбеково двигаться – Бугровка и цыганский поселок, клоака мерзопакостная. Сброда всякого подлого и одиночек много скрывается, кого за какие провинности из общин изгнали…. Наркота, проститутки какие хошь, рабство процветает, сильный слабого жрет. Хорошо еще арбековские твари, как у них гон начнется – через цыганский поселок, как через буфер, прокатывают. Выжирают время от времени. Кстати, заводским тоже достается, до них там рукой подать. Центр… В центре пусто, никто не живет. Там все больше офисные здания, да торговые центры, рынки всякие, склады, базы – и ведь не до конца еще почищено, хотя времени уж сколько прошло. Там у нас зона вообще беззаконная. В центр вышел – считай все, сам за себя. Бывает, схватятся одиночки, кто за хабаром лазит, – только пух да перья летят. Поубивают друг друга – а барахло лежит себе, полеживает, следующих остолопов дожидается.

Дед замолк ненадолго, пережевывая кашу крепкими желтыми зубами и чего-то себе соображая. Поскреб обрастающий седой щетиной подбородок…

– Там же, в центре, на островке посредь Суры, на Песках, еще одна община живет. Небольшая, и двух сотен не наберется. Как разброд и шатания после Войны начались – так они все прогулочные пароходы, катера, катамараны – все плавсредства под себя забрали. Теперь реку полностью контролируют, за переправу деньгу берут и немалую, конкурируют в этой сфере с Сиплым. Патронами им платят, шмотьем каким, противогазами, там, защитой – как договоришься. Остров в крепость превратили, прожектора, пулеметы – не подойдешь.

– Прожектора? И они от вас питаются по взаимовыгодному договору?

– Если бы… Нет, у них свое. На Сурской плотине, что выше по течению, турбина стоит маломощная. Вот от нее-то остров и запитан, кабельная линия идет.

– И плотина жива до сих пор, стоит? – удивился Данил.

– Стоит… Не вся, правда. Как Леонидовку бомбанули – она там рядом, километров пять к востоку, – так по правому краю плотины, что к Леонидовке ближе, трещина легла, верх плотины обрушился. Сквозь трещину половина воды ушла, но для небольшой турбинки и оставшейся хватает. Сброс работает, вертит кое-как…

– В общем, с песковской общиной у вас теперь конкуренция в сфере электроэнергетики, – засмеялся Добрынин.

– Да какая там конкуренция… – отмахнулся пренебрежительно дед. – Эта турбина только на собственные нужды работает, в сеть ничего не выдает.

– А то провели бы диверсию, рванули бы турбину, стали полными монополистами, волю свою политическую диктовать…

– А то они дураки… – покачал головой дед. – Ты до нее доберись сначала, до плотины этой. Как Леонидовка грохнула, со своим химическим арсеналом – так к ней на пятнадцать километров теперь не подойдешь. А плотина с водохранилищем в том же районе находится. Джунгли непроходимые. Туманная Чашоба – я ж рассказывал… Песковские-то сами по воде добираются для починки и ремонта… Это если танк подогнать да издали садануть. Но тогда уж плотине точно конец – а с ней и половину города смоет. Так что не все так просто, как кажется.

– Река-то судоходная?

– Да как тебе сказать… Если какое судно посерьезнее – так можно пройти. А уж если лохань какая, а тем более вброд или, там, вплавь – даже и не суйся. Сожрут или траванешься – много дерьма из Леонидовки в водохранилище ушло, лет на сто хватит. Да и на песковских нарвешься, у них с патрулем строго – когда на плотах, вручную гребут, ну а если заметят недруга – так тут же подмогу вызывают, на моторках подлетают, в оборот берут.

– А зимой? Зимой-то замерзает река?

– Нет, не мерзнет. А почему – это нам не известно. Но, по всему видать – дрянь эта из водохранилища сочится, не дает воде замерзать. Кто его знает, что там… Может тяжелые металлы, соли какие, а может и еще чего…

Дед снова ненадолго замолк, глядя в одну точку и сосредоточенно пережевывая кашу, а потом закончил:

– Вот и вся тебе картина маслом, как говорится. Крыша над головой есть, постель сухая, пожрать дают – а чего еще по нынешним временам человеку надо?.. Не до роскошеств сейчас. Ничё, нормально живем, на жизнь не жалуемся.

– А караваны бывают у вас?

– Проходят… Чаще по тракту, но иногда и по железной дороге. Иногда чего дельное притащат, а иногда – рухлядь всякую, на которую распоследний упырь не позарится. Да и ту стараются вдвое дороже втюлить. А раза три-четыре такое чудовище проходило – бронепоезд с полным вооружением! Тоже, видать, торгаши – но надолго не останавливались. Так… встали на пару часов, что-то там продали, чего-то купили – и адью…

– Вот же, собаки… – пробормотал Добрынин и шваркнул с досады ложкой в тарелку. – Мы двадцать лет выживаем – тут до Сердобска сто километров! – и ни слуху, ни духу, что областной-то центр живой! В полной изоляции существовали! Думали – все, киздец, на сотни километров вокруг никого! Из норы высунуться боялись! И даже когда караваны начали ходить – хоть бы одна тварь сказала, что вот же, в Пензе, люди еще есть!!!

Дед усмехнулся.

– А ты сам подумай – оно им надо? Это они здесь купят, вам продадут – и байку скажут, что привезено из-за тридевять земель! Расходы на топливо, там, на охрану… В пять раз, в десять раз против закупочной цены продадут – вы и возьмете, как миленькие возьмете, да еще спасибо скажете! Как же, издалека ведь везут, для вас же стараются… А они только барыши считают, да посмеиваются. Торгаш – он такой, все для своей выгоды. А на тебя ему плевать с высокой колокольни.

– Ладно, – вздохнул Данил. – Что теперь говорить-то… Знали бы – может и по-другому все сложилось… Ты мне вот что еще расскажи – какое зверье тут обитает? Ну, про курят я уже слыхал – мы их куропатами зовем. А еще кто? Что это за существа у вас над поселком круги наматывают?

– Над поселком-то? Да карлсоны, – отмахнулся дед. – Безобидные тварюшки. То дрыхнут на проводах – любят они это дело, иной раз сутками напролет вниз головами висят – а то летают кругами, территорию караулят. Как-то так само собой вышло – они линию-то под напряжением своей считают, живут на ней, гнездятся – вот и охраняют. Как чужого заметят – тут же сигналы подают. У нас на вышке наблюдатели в паре со снайперами сидят, они и за сигналами смотрят. Как если на подходе кто – тут уж сразу понятно становится, с какого направления ждать.