Я не стал ему возражать. Мне казалось грешно идти против такого слепого энтузиазма, с каким говорил о своем страшном деле этот человек, находивший себе как бы оправдание в этом горделивом увлечении своим судном. Мы прошли в его комнату, и здесь доктор старался наделить меня всем с невероятной щедростью.

В результате мой чемодан оказался так же полон, как его собственный, после чего мы оба спустились вниз, где у пристани нас ожидала шлюпка. Здесь мы застали Блэка, наблюдавшего за погрузкой тяжелых и больших тюков с товаром на винтовой пароход, также готовившийся к отплытию. Капитан только молча кивнул мне, когда я поздоровался с ним и сказал пару слов. Мне показалось, что он был очень расстроен и едва находил в себе силы быть резким и раздражительным, каким всегда старался казаться в присутствии своей команды. По-видимому, он сильно сомневался в благоразумии принятого им решения покинуть это ледяное убежище.

Когда старый негр спустился с последним багажом, Блэк сам запер на замок тяжелую дверь и, стоя на верхней площадке чугунной лестницы, окинул долгим взглядом окружающую ледовую пустыню и снежные холмы. Казалось, они были ему особенно дороги и милы, и, когда наконец он присоединился к нам и, сев в шлюпку, скомандовал «отчаливай», лицо его было не столько мрачно, сколько печально и озабоченно.

Гребцы дружно налегли на весла. И минуту спустя наша шлюпка, пройдя сквозь узкую щель между скалами, вышла в передний бассейн. Солнце садилось, вся поверхность залива была залита ярким светом заката. Блэк не спускал глаз с освещенного солнцем судна, стоявшего теперь на якоре в самой середине залива. За это время во внешнем виде безымянного судна произошли большие перемены, теперь это было совершенно белое судно: его верхняя рубка и башни были скрыты под белыми чехлами. Словом, повстречай я теперь это судно в открытом море, я бы не узнал его. По всему было видно, что оно готово сняться с якоря. Из трубы поднималась тонкая струйка дыма, свидетельствующая о том, что на этот раз пользуются углем вместо газа.

Мы взошли на палубу по трапу, и я увидел, что большинство жилых помещений находились в верхней рубке или на крытой палубе, вокруг главной дымовой трубы. Кроме того, на корме были еще помещения и каюты, в одной из которых помещался я, когда был на пути в таинственный каменный замок Блэка. На баке помещались исключительно только негры, так как белые пираты отказывались жить вместе с ними. Для этих привилегированных людей экипажа имелось прекрасное казарменное помещение в носовой части судна. Все это я, конечно, узнал впоследствии. Меня оставили совершенно одного на верхней палубе судна, откуда я мог свободно наблюдать за всем, что происходило внизу. Сами же пираты до того были заняты приготовлениями к отплытию, что никто и не вспомнил обо мне. Люди работали с удивительным усердием и охотой. Блэк, стоя на мостике в щегольском капитанском форменном платье с золотыми пуговицами и галунами, смотрелся теперь особенно молодцевато. Его удивительное самообладание, его знание морского дела и та любовь, с какой он относился к этому делу и к своему судну, невольно внушали к нему некоторое уважение, освещая его с выгодной стороны, и многое в нем становилось теперь мне понятно. К немалому моему удивлению, оказалось, что доктор Осбарт был не только главным врачом судна, но исполнял еще и обязанности младшего офицера, тогда как Четырехглазый был старшим офицером. Шотландец же Дик, присвоивший себе титул духовника, был не только превосходнейшим моряком, но и выдающимся артиллеристом, на попечении которого лежала вся артиллерийская часть. Что же касается инженеров и механиков, то я первое время не встречал никого из них, но затем из машины вышел наверх маленький человечек, худой и тощий, грязно одетый, в очках, с бледным, нервным, но чрезвычайно умным лицом, лицом великого ученого. Я с первого же взгляда принял его за немца и, как оказалось, не ошибся.

— Видите вы этого маленького человека? — спросил меня Осбарт, подходя. — Это гений нашего удивительного судна. Он глухонемой и никогда ни одного слова никто не слышал от него, но это гениальный изобретатель; он создал проект нашей машины, а Блэк дал ему возможность осуществить его замысел. Он со своими тремя сыновьями управляет машиной, зато ко всему остальному, кроме своей машины, относится с полным презрением и безучастием. Когда мы зарабатываем деньги, он отказывается от них; когда мы стоим в порту и съезжаем на берег, он неизменно остается в своей машине. Он первый додумался до применения газа в качестве топлива для паровых судов — в наших сигаровидных резервуарах заключается именно газ, три миллиона кубических футов газа под давлением двух или трех атмосфер. Ведь это замечательное открытие! Если бы не это гениальное изобретение Карла Реймея, нашего инженера, нас всех давно уже не было бы в живых. Теперь же, когда мы можем идти со скоростью тридцать узлов в час, нам не страшны никакие суда — ни один крейсер, ни одно линейное судно не в состоянии состязаться с нами!

Я молча слушал своего собеседника, и мне невольно приходило на ум, что это таинственное судно, при всем ужасе своего назначения, является вместе с тем воплощением великой ученой идеи.

— Завтра мы покажем вам еще больше и познакомим с нашим инженером, с этим маленьким оборванцем!

— То есть со мной? — вмешался в разговор Дик. — Видите, я совсем обносился, точно нищий!

— Не тужите, Дик, мы добудем для вас юбчонку или кофтенку, как только вы будете приветствовать первое пассажирское судно! — шутливо отозвался доктор.

— Снимайся с якоря! — крикнул в это время Блэк, и его громовой голос прервал наш разговор. Он подал сигнал в машину, и та тотчас же заработала, мерно и медленно. Минуту спустя наше судно вышло в открытое море. Блэк обернулся и долго глядел в сторону снежной пустыни. Впереди чернел темный, высокий берег пустынной Гренландии, и мне казалось, что в этом долгом, грустном взгляде железного человека было нечто пророческое: он будто знал, что уже не увидит более этих мест, и мысленно говорил им свое последнее «прости».

XIX