— Как варили кошку под Арденнами?

— Совершенно верно. «Знаете, что это такое, капитан Джон? Настоящая кошка! Я сварил вам кошку!»

Крепкий орешек.

В жизни важно не изменять принципам, господа.

Не таким уж исчадием ада был Джакомо Казанова, он не только помогал вдовам превратиться в мальчиков, но и вел философские беседы с Вольтером и Руссо, и музыкой не брезговал, еще юношей играл партию второй скрипки в театральном оркестре, сам недурно сочинял. Но конечно же талант его расцветал в полной мере за игорным столом в компании аферистов — умением облегчать кошельки он владел в совершенстве. И печальная старость, представить только бывшего соблазнителя приживалой в богемском замке, где над ним издевалась челядь и служанки нагло хохотали, когда старик (он еще недотянул до шестидесяти лет) запускал им руку под юбки. Ревматик и сифилитик, презиравший, как все шпионы, шпионов («Некий Мануцци, шпион совершенно мне неизвестный, нашел средство познакомиться со мной, предлагая мне купить у него в кредит алмазы»), Казанова мечтал об атласной женской коже, о любви — и шуршали на столе пожелтевшие письма, локоны, счета. Как везло Казанове! Он даже не искал женщин, они сами искали его, они готовы были служить ему верно (и вечно), они уже были готовыми агентами.

Поиск человека для вербовки — это тяжкий труд, причем чем больше ищешь, тем ниже результат, а когда отдыхаешь и дуешь «гиннес» в пабе, вдруг волею случая являются Он или Она. Это судьба. Это везение.

А мне не везло, хотя я землю рыл носом.

Но однажды свалилась все же с неба звезда. Голландская консульская секретарша Мишель — дебелая дама лет тридцати, глазки маленькие и хитрые, лицо мучнистое, с подвижными бровками, похожими на игривых червей, киселеподобная, скучная, как сова, с ужасным английским (по два раза переспрашивала) и замедленной реакцией, превращавшей беседу с ней в пытку. Но все это меркло на фоне главного: Мишель располагала чистыми паспортными бланками, всегда необходимыми нашей службе нелегальной разведки для оснащения нелегалов — купцов с голландскими сырами и нелегалов-цветочников и цветочниц, торгующих голландскими тюльпанами.

Однако надежда на успех не вдохновляла: коммунизм Мишель почему-то ненавидела, зарплату получала раза в три больше, чем я, — на какого же живца брать эту золотую рыбку? Правда, по ее лепешке-физиономии бродила некая мистическая дымка, именуемая на шпионском просторечии вербуемостью, бесполезно ее определять научно, это — как любовь и ненависть, как 24-й прелюд Шопена, как гром и молния или лермонтовское «Пускай она поплачет, ей ничего не значит».

В народе распространено мнение, что в разведке все дозволено, и уж тем более соблазнение женщин ради высших интересов государства, однако на деле разведчик и шагу ступить не может без приказа резидента и Центра, и, когда на горизонте появляется женщина, кагэбэвский Джеймс Бонд сразу напрягается и ощущает особый контроль. Двойную заботу о себе я почувствовал уже при первом докладе о Мишель резиденту — он был интеллигентен на вид, не слишком опытен в делах шпионских (до этого командовал филерами в Азербайджане).

— Ведите себя осторожно, держите ее на дистанции и хорошо изучите. Кто у нее родственники, с кем она общается здесь. Работайте аккуратно, — напутствовал он. — Помните, что вокруг враги!

После первого ужина в китайском ресторане я, как истинный рыцарь, довез даму до дома на такси, и вдруг: «А может, зайдете ко мне на кофе?»

Предложение застало меня врасплох, при других обстоятельствах я, возможно, и выпил бы кофе (сжав надежно ноги), но вспомнил строгий наказ резидента и со вздохом заметил, что мне еще надо на работу в посольство.

— Как поздно вы работаете! — удивилась она. (Еще бы! было десять часов вечера!)

Резидент мое поведение одобрил, но предупредил:

— Ни в коем случае не заходите к ней домой. Вам я верю, но она ведь может сделать черт знает что: и брюки вам расстегнуть, и на колени плюхнуться, и раздеться догола. тьфу!

Знаю я их!

Следующий ужин, масса информации, среди которой важная мысль, что, мол, иногда хочется съездить в Амстердам, но это дороговато. Неужели намек? Неужели нуждается?

Элегантно подвез к дому на такси. В животе мягко переливалось отменное пуи и допереваривалась утиная грудка.

— Может, выпьем кофе?

— Извините, я опять сегодня дежурю. очень много работы.

— Какое у вас странное посольство, столько народу, и все равно много работы.

Весьма неприятное чувство отказывать даме в подобных обстоятельствах, тем более не все понимают приглашение на кофе столь прямолинейно, можно ведь выхлебать чашку, расшаркаться и уйти — не вцепится же она в брюки и не потянет под балдахин.

На следующий день я явился к резиденту.

— Я чувствую себя полным идиотом, к тому же еще хамом. дайте я зайду хоть на пять минут.

— За пять минут много можно сделать. Она интересная?

— Уродина! (Говорил от души.)

— Уродины — самые опасные. Красивые — избалованы, а эти всегда извращенки, всегда тянут в постель и, между нами, весьма темпераментны (жирноватый хохоток). Она пьет?

— Почти нет.

— Курит?

— Довольно много.

— Вот-вот, курящая женщина напоминает пепельницу. (Хохоток, я тоже поддакнул, хотя слышал это гениальное бонмо еще в раннем детстве.) Никаких кофе на дому! С женой пейте!

Прошло еще два ужина, отношения наши теплели, и я даже предложил одолжить деньги на поездку в Амстердам, Мишель не отказалась, снова приглашала на кофе, но. приказ есть приказ. Но главное: готова принять дружескую помощь, это уже шажок вперед, это уже перспектива. Однако приглашения на вечерний кофе превращались в фарс, и я решил сменить вечер на день. Конечно, это был шаг назад: ланч обычно ограничен двумя часами, к трем рестораны закрывались, зато днем джентльмену можно и не провожать даму до дома, достаточно снять котелок, поцеловать руку и помахать вослед стеком.

На первом же ланче случилось ЧП: после кофе Мишель вдруг ухватила ресторанную пепельницу и быстренько сунула ее к себе в сумочку — куда девалась только ее флегматичность!

— Что вы делаете? — У меня замерло сердце.

— Я коллекционирую винтажные пепельницы с ресторанными названиями. — Червячки жалобно запрыгали.

— Давайте купим!

— Они не продадут, это же специальный заказ.

Я осторожно посмотрел по сторонам — вокруг никого не было, вряд ли на выходе подбежит официант и потребует открыть сумку.

Очередной ланч в другом ресторане — и снова кража пепельницы, просто ужас какой-то!

— Далась вам эта коллекция! Подумаешь, пепельницы. — Я уже чувствовал себя соучастником.

— Вы хотите, чтобы я коллекционировала Рубенса? — Повеяло ледяной иронией, но я это легко стерпел: в конце концов, и похуже можно ожидать от леди, если постоянно увиливать от чашки кофе.