Виктор расцвел иронической улыбочкой:

— Боюсь, что именно тебе мы это и поручим. Связаться с архивами.

— Всегда готов. Я быстренько, по Интернету…

— Погоди, это и все твои новости?

— Нет. Все думают, что убийцы… В общем, это как-то связано с семьей Ярыжских. Ну, типа, из-за них все несчастья.

— Почему именно из-за них?

— Женщины не говорили. А так — эмоции… Ярыжские им не нравятся: богатые, зазнайки.

— А ты сам что думаешь?

— Я думаю, что кто-то их предупреждает. Запугать хочет.

— Молодец!

— Правда? И вы так думаете?

Кинчев грозно постучал по столу указательным пальцем:

— Ни-ни-ни, это ты так думаешь! Запомни, Михаил! Следователь не думает, не подозревает, а выдвигает версии.

— И у вас такая версия есть?

— Само собой. Но аргументов для нее маловато. Одни эмоции…

— А что если… засаду устроить?

Виктор снова не на шутку разозлился:

— Молчи уже про засаду! Ты вчера в одной уже…

— Не все ж такие, как эти ненормальные Цокотюхи!

— Ты так думаешь? Да ты, Мишенька, Бога благодари, что тебя Цокотюхи в своем огороде поймали, а не их соседка Дубовецкая. Там бы ты парой синяков не отделался. Там бы нам всем досталось так, что и подумать страшно. У нее дочь — редакторша местной желтой газетенки. Скандальнейшая дама! Накатала бы о наших бесстрашных органах грандиозный материал под заголовком: «Снова оборотни в погонах».

— И где бы она компромат взяла? Ничего ж такого не было.

— Где такие компромат берут? Из пальца высасывают. Она бы расписала, что ты не просто так залез на ее суверенную территорию без разрешения и ордера, что это ты, именно ты стащил и стол, и мотор, и все сбережения одинокой старушки. И заметь, все в таких выражениях, что все б тебя за вора считали, но нигде бы прямо об этом не говорилось. Она так умеет каждую фразу закрутить, что ни к чему и не придерешься. Эта мадам уже восемнадцать судебных процессов выиграла. О клевете, защите чести и так далее. Оклеветанные так и остались оплеванными.

— И что же, никто ей рот закрыть не может?

— Да ты что?! Она у нас — первый борец против коррупции и всякой неправды, заступница обиженных. Ее публика на руках готова носить. Вообще-то есть за что. У нее и дельные материалы бывают… — Кинчев зевнул.

Практикант вздохнул и снова предложил:

— Нет, а если все-таки проследить за особняком? Засаду устроить — настоящую!

— Всему свое время. А сейчас неплохо бы у себя дома в засаде посидеть. За чашкой чая. Эх, поставить бы тут кушетки! Да подушки! Ладно, пошли домой, практикант.

Кинчев встал. Миша мечтательно вздохнул и последовал его примеру. Он уже видел себя окруженным плотным кольцом институтских товарищей, которые жадно ловили бы каждое его слово. А он вещал бы равнодушным тоном: «Помню, когда мы сидели в засаде…»

И он, и ненамного более опытный Кинчев интуитивно чувствовали: самое интересное у них впереди, оно уже близко, не за горами, и засады тоже. Потому что два убийства в доме Ярыжских — это пока только цветочки…

Впереди их ждали и ягодки… И пол сочувственно заскрипел им вослед.

— Итак, пхе, все три женщины рассказывали тебе о продаже девчат с мистическим ужасом, пхе? — Кинчев на ходу курил и оттого произносил слова невыразительно и будто бы даже нехотя.

— Я не знаю, как это — мистическим, — не согласился Тур. — И не говорил об ужасе. Просто все они боялись.

— Кого? Свинаренки твоего там, в Трудовом, и след давно простыл. Кого ж им еще бояться-то? А?