— Не сердись, — шепчет Сильвен. — Знаю… Я должен был бы… Однако осталось же у меня право на гордость? Но не это главное. Если Дорель начнет подвизаться на экране между рекламами бюстгальтеров и тампонов «Тампакс», мой рейтинг упадет. Я не Рошфор, или, скорее, я больше не Рошфор. Раньше я мог позволить себе все. Но не теперь. А ну, скажи, что это неправда.

— С тобой не соскучишься, — вздыхает Ева.

Сильвен отталкивает тарелку.

— Дай-ка сигару, пожалуйста. Правде надо смотреть в глаза — я все еще дебютант. Не нет, а да. Ведь несколько лет подряд со мной происходило нечто невероятное. Дорель здесь! Дорель там! Теперь до меня постепенно доходит, что повальный спрос — прямая противоположность успеху. Возьмем такого актера, как Бурвиль… да-да, именно его. Он никогда не был любимцем зрителей. Он карабкался вверх постепенно: его находили симпатягой, затем зауважали, потом заметили, что полюбили, и все это без барабанного боя. А я — я блистал, ну… как солист рок-группы… несколько сезонов, — и все…

— Я с тобой не согласна, — прервала его Ева. — Ну совершенно не согласна. Я тебе вот что скажу: ты персонаж костюмных фильмов. Стоит тебе надеть костюм другой эпохи — и ты неотразим… И нечего усмехаться. Я знаю, что говорю. А в пиджаке у тебя вид ряженого. К сожалению, постановочные фильмы типа «Больших маневров» или, скажем, «Трех мушкетеров» больше не выпускают из-за их дороговизны. И потом, они вышли из моды. Театр — то же самое. Но мода быстро меняется. Ничто не потеряно. Так что, дружок, не падай духом. Я вынуждена тебя покинуть. Вместо того чтобы есть себя поедом, почему бы тебе не взяться за перо? Нынче пишут все. Тебе тридцать шесть. Самый возраст писать мемуары.

Ева нежно похлопывает Сильвена по руке, потом слегка поправляет макияж. Зная, что некрасива, она не больно печется о внешности. Она встает.

— Так что же мне ответить Хуонгу? Ну, по поводу горилл?

— Что в данный момент я занят.

— Это твое последнее слово? Ладненько… Пока.

Сильвен остается в одиночестве. Вторая половина дня расстилается перед ним, подобно лунному пейзажу. Писать? О чем? Сходить в кино? Только не это. Чужие фильмы ранят его самолюбие. Он решает не спеша вернуться домой. Всю дорогу задается вопросами. Чем, в сущности, привлекал его успех? Деньги, спору нет. Он заработал их столько, что не слишком беспокоится о будущем. И может еще продержаться. Слава? Довольно скоро устаешь оттого, что тебя узнают на улице, в кафе… Автографы… подписи, нацарапанные на меню… Да, это забавно, это пьянит. Власть? Роскошные автомобили?.. Раболепная челядь дворцов?.. Этого тоже не сбросить со счетов… И тем не менее не в этом тайная тайных успеха… Но тогда в чем же? Сильвен не знает, не чувствует, что в каком-то смысле его возможности сужаются. Он чувствует, как становится заскорузлым, усыхает, увядает, подобно растению, подстерегаемому зимней стужей. В каком-то смысле он больше не Дорель. Просто Сильвен. Один среди прочих. Один из стада.

Нейи… Он толкает калитку, проходит через стеклянную дверь в сад к себе в кабинет. «Мсье не боится воров!» — целыми днями долдонит Берта, но если бы его обокрали, он воспринял бы это как Божье благословение — о нем бы снова заговорили газеты. О ворах он задумается позднее — когда станет никем уже окончательно и бесповоротно. Сильвен проходит в вестибюль.

— Марилен!

Жена еще не вернулась домой. У нее крошечная роль в телефильме, который в общих чертах трактует социальные проблемы. Бедняжка Марилен! Она так рассчитывала пробиться благодаря ему! Она никогда не выдает себя, но, должно быть, испытывает разочарование.

Сильвен возвращается к себе в кабинет и включает автоответчик. Нет, никто ему не звонил. Он замирает на месте, как разочарованный рыболов. Ни одна рыбешка не попала в его сети, натянутые днем и ночью. «Если звонил Шарль Мерсье, то лучше выяснить не откладывая». Он набирает номер.

— Алло. Шарль? Ты мне звонил?

— Да, — признается Шарль Мерсье.

— Что-нибудь важное?

— Да нет. Просто хотел узнать, смотрел ли ты «Наследников».

— Нет.

— Ну так сходи посмотреть. Юппер играет обалденно.

Сильвен поворачивается в кресле. Им больше нечего делать, этим хромоножкам кинематографа. Болтать! Создавать себе иллюзию, что они еще на что-то способны и с ними надлежит считаться. Мерсье нету равных по части собирания сплетен. А в случае чего он сочиняет их сам. Никто доподлинно не знает, на что он живет. Он мелькает в мелких ролях по телевидению. Роль длиною в блиц фотоаппарата. Силуэт сыщика. Слуга. Ему известно все: кто с кем спит, кто с кем в ссоре. Он знает наизусть всю закулисную жизнь кино. Он наскучил Сильвену, однако такому человеку цены нет, когда не знаешь, как убить предстоящий час.

— Слышал новости о Марсьяле?

Сильвен подскакивает как ужаленный и орет в трубку:

— Оставь меня в покое с этим типом!

— Ладно, ладно. Не заводись. Просто хотел узнать, в курсе ли ты.

— В курсе чего?

— Как, тебе не говорили? Похоже, он будет играть в телефильме «Черные одежды».

— А что это такое — «Черные одежды»?

— С какой луны ты свалился, старина? По роману Поля Феваля. Эти ребята писали километрами. Хватит на сериал в дюжину серий. Так что можешь себе представить, как ему подфартило, нашему Марсьялю.

— Это точно?

— Ходят такие слухи. Вандёвр слышал, как Гритти говорил об этом кому-то по телефону… ты бы навел справки. Глядишь, там и тебе что-нибудь обломится.

Сильвен нервно грызет ноготь.

— Не стану я играть в одном фильме с Марсьялем!

— Вы по-прежнему на ножах? — удивляется Мерсье. — В чем все-таки дело, Сильвен? Ты увел у него жену и свистнул роль Жюльена Сореля. Между нами говоря, мог бы теперь и ты сделать первый шаг.

— И не уговаривай.

— Согласен. Умолкаю. Кстати…

Он продолжает трепать языком. Сильвен кладет трубку на письменный стол, закуривает, зевает. Что и говорить, со стороны его затянувшаяся ссора с Даниелем выглядит смехотворно. Два приятеля, в один год закончившие театральное училище, удостоенные первой премии ex aequo[16], две в равной степени многообещающие карьеры… и если бы между ними не встряла Марилен…

— Алло… Алло…

Приглушенный голос Мерсье. Сильвен снова прикладывает телефонную трубку к уху.

— Ах! Я подумал, что нас разъединили, — говорит Мерсье. — Знаешь, что ответил Бельмондо…

— Послушай, старик, — в изнеможении бросает Сильвен, — я жду звонка. Так что, понимаешь…

— О, извини. Выставляй меня за дверь, когда я тебе надоедаю. Если узнаю про «Черные одежды» что-нибудь новенькое, звякну. Чао!