– Алло, – сказала я в трубку.

– Это я. Беляков. Здравствуйте.

– Здравствуйте, Леша. Рада вас слышать.

– Взаимно. Но в данный момент вы перед моими глазами.

– Каким образом?

– Изумительным. Вы еще не купили декабрьский Vogue?

– Нет, а что?

– В нем, на... двести пятьдесят второй странице ваше High Life, личное дело.

Я вспомнила, в начале осени ко мне приезжали из Vogue, снимали, и мы о чем-то беседовали.

– Я поздравляю вас, – сказал Леша. – Выход на Vogue, да еще в заключительный годовой его номер – успех. Удача.

– Спасибо вам, Леша. Вы обрадовали меня. Я почти волнуюсь...

– А я только предвидел вашу способность к прямоте. Теперь убедился. Вы умеете быть открытой.

– Это плохо? – спросила я.

Леша помолчал.

– Чтобы создать темноту, надо много света.

– То есть?

– Ваша открытость – ваша закрытость. Вы – редкий человек, это непросто.

– Я знаю.

– Всего вам...

Я не дала ему договорить:

– Леша...

Он, в свою очередь, не дал договорить мне:

– Мы еще увидим друг друга.

Его мобильный отключился. Я не успела ему сказать... что хотела бы встречи с ним. Но, может быть, и слава богу, что не успела.

Я заторопилась вниз, на первый этаж, где в холле работал ларек с прессой. Железным и непререкаемым правилом его деятельности было – немедленное пополнение всем свежим – от газет до журналов. Декабрьский Vogue был на прилавке. Целлофанированный. Блестящий. С серебряными буквами понизу обложки, словно кричащими – РОСКОШЬ.

Я сорвала целлофан. Я раскрыла двести пятьдесят вторую страницу. Там была я – сидела на ней возле окна, обхватив свою левую руку правой. В топе, жилете и юбке из шелка от Alexander McQueen. И на что-то внимательно смотрела, демонстрируя читателю Vogue только левую половину своего лица.

Позвонила администратор, Этери, еще кто-то и еще кто-то... Vogue есть Vogue. Отари, позвонив из КЛАЗКО и поздравив меня, добавил вдруг очень неожиданное для меня:

– Слава отнимает право на неудачу.

Поздним вечером, оставшись наконец одна, я зажгла восковую церковную свечу перед ликом Божьей Матери. А еще одну поставила на стол.

В этом неверном колеблющемся освещении мое лицо на Лешином портрете стало еще более вопросительным... Я смотрела на себя и думала... Удачливый человек вместе с удачей приобретает и непреходящий, беспокойный характер. Папа постоянно жил с ним. С беспокойством, заражая им и меня и маму. Но, может быть, жизнь без покоя и есть тот самый умысел? А?.. Может быть, именно в сердечной обнаженности, в душевной уязвимости заключена та плотность зоркости, без которой, как бы это ни было парадоксальным, ошибаться нельзя, и поэтому ты ошибаешься?..

Новый год был на носу. И пора было подумать обо всем, что с ним связано. Мы с девчонками не относились к тем, кто загодя, так сказать планово, готовит подарки. Я терпеть не могу пресловутой, смертельной, на мой вкус, стабильности и размеренности каждого дня, которые, будто под копирку множатся в жизни. Я не принимаю прогнозируемую жизнь. Так растут овощи на грядке. Да, у меня есть ежедневник, в котором я записываю все свои встречи и дела, но это должно касаться только работы, в остальном мне гораздо симпатичней спонтанность. Я никогда не знаю, где проведу лето, но уверена, что где-нибудь обязательно проведу, что сделаю в последнее воскресенье месяца и куда пойду вечером. Папа всегда говорил маме, которая нервно складывала вещи перед очередным отпуском: зачем беспокоиться, к моменту выезда из дома все вещи будут сложены в чемодан.

То ли дело сумасшедшая сутолока, бестолковость, взвинченная раздражительность от беспрерывной путаницы, что кому подойдет, безумный шопинг-бродяжничество от одной витрины к другой! Полторы, ну максимум две недели предновогодней лихорадки! Все-таки это здорово, в самый последний момент всполошиться, вспомнив, что Новый год отменить невозможно и что еще никто не отказался от одной из самых приятных необходимостей – выражать тепло отношений красивыми, упакованными в звонко хрустящую бумагу с разноцветной ленточной перевязью подарками.

Москва стояла в глухой пробке. Мы с Машкой, переезжая от одного магазина к другому, потратили три часа на Садовом, которое, казалось, судорожно умирало, раздираемое желанием водителей поскорее попасть домой и все успеть перед Новым годом.

У Астаховой как у бренд-директора «Глобус Гурмэ» было достаточно связей в гастрономическом и алкогольном мире столицы. Этим мы тут же и воспользовались, для того чтобы напрямую, в компании Simple, заказать на праздничный стол все напитки: несчетное количество Moet&Chandon, водки, виски, вина... всего, что пожелают гости. А зная, что горячительного много быть не может, даже если оно не выпьется в ночь с тридцать первого на первое – не пропадет, мы вернулись на «ферму» в моей машине, доверху загруженной коробками со спиртным.

– Круто сэкономили на перевозке? – подначила Танька.

– Нет, испугались, что могут побить по дороге, – отмахнулась Машка, с трудом выползая из переполненного салона.

Основными ориентирами для шопинга стали ЦУМ, «Подиум», «Калинка Стокман», «Весна» и недавно открывшиеся «Времена года». ГУМ я никогда не любила из-за его бестолковых линий, в которых вечно путалась.

В «Весну» мы приехали с Танькой и Машкой. У Астаховой была двадцатипроцентная скидка в Bosco, к которой прибавлялись еще двадцать, сэйловские, предновогодние. Получалось сорок процентов! Рай для таких ненормальных, как мы! Машкина карточка стала для нас эстафетной палочкой, которая передавалась из рук в руки каждой, кто уже твердо наметил очередную покупку. Мне позвонил Отари, чтобы узнать, чем мы занимаемся, и решил к нам присоединиться. Он был свободен от операций, так что в нашем полку прибыло, и мы, теперь вчетвером, носились по магазину.

– Где карта?

– Она у Машки.

– А она где?

– На втором, в Kenzo.

– А я в Etro кое-что нашел, я к ней!

– Потом спуститесь ко мне, мне тоже карта нужна!

Вот так, по-птичьи, но вполне информативно перекидывались мы между собой часа три, до самого закрытия. А потом – да здравствует штамп! – усталые и довольные, осели там же, в кафе «Весна».

– Ну что, по шампанскому? – спросил Отари.

Мы подняли руки. От шампанского так и накатило ароматом скорого праздника.

А уже в самый канун Нового года мы с Танькой и Иркой шопинговали, пытаясь выбрать что-то очень нужное для наших мам. Я всегда откладывала эту покупку напоследок. Маме трудно было угодить: хотелось купить что-то особенное, но при этом мамочка очень любит функциональные, полезные вещи, потому я всегда мучаюсь с подарком. Хотя на ее последний день рождения я, кажется, угадала. Я подарила ей ангелочка от Lalique и сказала, что, когда меня не будет рядом, он будет нашептывать маме, как сильно я ее люблю. Она улыбнулась.